Крупняков А.С. Есть на Волге утес

[Archivarius]

Под горячую руку боярин указал жестокую расправу: Савву запереть в клеть на хлеб и воду, а казака — под розги. Пусть знают, кому служат, пусть вперед не своевольничают. Савва бросился в ноги и стал слезно просить розгами наказать его, а парня, как безвинного, пощадить. Но Богдан сказал:

— Ништо ему. Пусть вгонят ума в задние ворота. Это еще никому не вредило.

Боярин слов на ветер не бросал — Савву сразу заперли в клеть, а Аленку сдернули с постели, поволокли на конюшню. Полусонная, не понимающая, куда ее ведут, она молчала. Но когда увидела скамью, а около нее бадью с розгами, закричала истошно:

— Не-ет! Лучше убейте сразу! — и рванулась из рук конюхов.

Корнил вынул из бадьи мокрую, гибкую розгу, кивнул конюхам. Аленка кусала руки, отбивалась, но ее схватили за руки и ноги, метнули на скамейку. Конюхи молча и привычно делали свое дело — на конюшне порка проходила чуть не каждый день.

Аленкины руки подвели под скамью, связали. Один мужик сел в головах, другой оседлал ноги, запустил руки под живот, нащупал гасник, развязал его и начал спускать портки. Аленка рванулась всем телом, обмякла. Задирая на ней рубашку, второй конюх вдруг удивленно сказал:

— Авдеич, погоди-ка. Это, вроде бы, девка.

Пораженный приказчик заскреб в затылке.

БОЯРСКАЯ ЛЮБОВЬ


1

Богдан Матвеевич только что отужинал. Ныне он хотел пораньше лечь в постель, чтобы встать на рассвете и угадать на заутреню вместе с государем. Но не успел он раздеться — в опочивальню зашел Корнил.

— Что у тебя там? — спросил недовольно Хитрово.

— Начали мы было сечь казачишку, ну и...

— Ну?!

— А у него титьки.

— Как это, титьки?!

— Это не казак, а девка. Далее пороть, ай нет?

— Подумаешь, диво! — еще более недовольно сказал боярин. — По нынешним временам не только девок в портках, но и мужиков в сарафанах ловят десятками. От господ бегут, от царя прячутся. Вызнай, почему она штаны надела?

— А пороть-то надо ли? Она без памяти лежит.

— Обожди — успеем. Может, ей не двадцать розг следует, а все двести.

Не успел Корнил уйти — снова в дверь стучат. Ввалился в опочиваленку Яков Хитрово. Богдан любил племянника, спросил обрадованно:

— Сызнова в Москве?

— Я же как-никак думный воевода. В приказ разрядный вызван. Прости, что на ночь глядя потревожил тебя. Дело спешное.

— Успеешь — скажешь. Не горит, чай. Давай обнимемся.

Яков скинул кафтан, сел за стол, открыл полуштоф с романеей. Выпили по стаканчику.

— Помнишь, в минулый раз взял ты во двор попа и казачишку. Живы они?

— Живы. Только что казачишку выпороть хотел, да раздумал.

— Что так!

— Портки спустили, глянули, а это девка!

— Ого! Стало быть, недаром я к тебе спешил. Сердце чуяло.

— Говори.

— Был я в тайном приказе. Знаешь сам — там родич наш сидит, стольник Санка Хитрово.

— Ляксандр Севостьяныч. Знаю.

— Сказал тот Санка по секрету — в приказ только что донесли: были у Никона в монастыре со твоего двора поп Савва и молодой казак. И оставался тот казак у Никона в келье ночью долго, о чем говорили они, неведомо. Но если один, ночью и тайно, да к тому же не казак он, а девка. Тут дело не чисто.

— Кто донес?

— Есть в монастыре наш человек, заслан тайно.

— Что делать будем? Если государь узнает...

— Обещал Санка донос тот пока прикрыть, а нам велел все до тонкости выведать.

— С кого почнем? С попа али с девки?

— Зови попа.

Привели Савву. Боярин мрачно спросил:

— Говори как на духу — что утаил?!

Савва бухнулся боярину в ноги.

— Зачем девку казаком одел? Зачем к Никону в келью тайно посылал?

— В одном виноват, государь мой, что с собой взял. А к Никону не посылал. Ее силой утащили — стрельцов спроси. А портки она еще до меня надела.

И Савва рассказал боярину все без утайки.

— Мы ни одному твоему слову не верим, — сказал Яков. — Однако добра тебе хотим. Ежели государь узнает — попадете вы с девкой под «Слово и дело», а тебе, я чаю, ведомо, что это такое?

— Как перед богом — более ничего не знаю.

— Не крепись, старый. На дыбу в тайном приказе повесят — вспомнишь. Сколь не вертись, а у Никона девка тайно была.

— Я хоть на дыбе, хоть на Страшном суде перед господом богом скажу — Никон враг мне.

— А девка тебе что-нибудь сказывала?

— Не сказывала. Однако в Москву она ради встречи с Никоном пришла. Будто он родня ей. Но замыслов супротив государя у нее нет, она же молода совсем.

— Ну это мы узнаем, — сурово промолвил Богдан. — Завтра под розгами разговорчива будет.

— С нею надо добром, боярин. Под розгами не скажет. Озлобится только. Я ее знаю.

Когда Савву увели, Богдан сказал:

— Поп хитрит. От розг девку уводит. Надо пороть.

— Истину узнать надобно, — сказал Яков. — И без лишних ушей.

— Как?

— Вестимо не на конюшне. Все, что скажет, только для нас двоих.

Послали за Корнилом.

— Розги, что для девки припасены, мокры?

— Так в кади и стоят, — ответил приказчик.

— Скамью и розги принеси в сени. Пошли туда девку. И чтобы ни одна живая душа... Мы сами.

Через полчаса в верхних сенях поставили скамью, привели Аленку. Корнил, уходя, закрыл двери наглухо. Бояре думали — встанет перед ними девка испуганная, дрожащая, будет голосить. Но на них глядела, насупив брови, высокая, красивая женщина, и страха в глазах ее не было.

Яков — выдернул из кади розгу, попробовал на гибкость, со свистом рассек воздух. Спросил:

— Боишься?

— Чего боялась — минуло. Теперь все равно, — девушка провела ладонью по потному лбу, отвернулась.

— Говорить будешь?

— О чем?

— Пошто к Никону ходила?

— Это тайна не ваша — моя. Говорить не стану.

— А мы сечь будем, — сердито заметил Богдан.

— Секите. Вам, я думаю, не привыкать.

— Раздевайся, коли так, — Яков усмехнулся.

Девка спокойно, будто перед ней никого не было, начала снимать портки.

— Рубашку тоже.

Пожав плечами девка стала стягивать рубашку. Обнажившись, сложила крестом руки на груди, замерла в ожидании.

— Ложись.

Шагнула к скамейке, легла на живот. Яков взял шнурок, хотел связать руки под скамейкой, но девка оттолкнула локтем.

— Не надо. Бежать все одно некуда.

Яков глянул на Богдана, тот мотнул головой. Лоза жжикнула, поперек ягодиц пролегла багряная полоса. Девка дрогнула, но не издала ни звука, только расслабилась, ухватила руками ножки скамьи. Яков ударил второй раз сильнее. Лоза сломалась, отбросил ее, выхватил из кади свежую.

— Может, будешь говорить? А то всю шкуру испорчу.

Девка молчала. Богдан снова боднул головой воздух, снова засвистела лоза, теперь багряный след лег поперек спины. Девка скрипнула зубами, но не произнесла ни слова. Только справа на белой шее вспухла синеватая жилка и забилась часто-часто.

— Секи сильней, чего ты тянешь! — крикнул Богдан. — Чаще секи!

Яков ударил трижды подряд, трижды дернулось тело девушки, но ни звука.

— Не могу больше! — Яков отбросил лозу. — Секи сам. Ты видишь — она молчит.

Богдан поднялся, подскочил к скамейке, выбрал лозу покрупнее, замахнулся, хотел ударить, но девка вдруг подняла голову и ожгла боярина таким ненавидящим взглядом, какого Богдан Хитрово не видывал ни разу в жизни. Рука опустилась, лоза упала на пол.

— Одевайся, подлая. Завтра отдам палачу в застенок. Там заговоришь. — И вышел из сеней