Ива - Совсем как мы

[Archivarius]

Многие предпочитают шагать с подоконников. Или с крыши. Так быстрее. Но даже те несколько секунд, когда желудок, сердце и душа норовят подотстать от падающего тела, отвращают меня от коротких путей.
Мне милее сперва пройтись, постепенно ускоряя шаг.
Сначала глуховатый хлопок развернувшихся крыльев, а потом почва уходит из-под ног.
Взмывать - падать наоборот. В небо. А оно бездонное.
Полет - идеальный освободитель. Захватывает целиком, заставляет забыть о прочем.
А возможность забыть о прочем - это и есть свобода.
В воздухе я свободна не только от гравитации, но и от всего, от чего хочу освободиться.
Но есть еще сила. Независимо от квадрата расстояния мне всегда хочется быть как можно ближе к нему... настолько близко, что я бы просто впиталась в него и растворилась без остатка, будь у меня такая возможность.
Граница личного пространства летящего шире, чем внизу. Она определяется размахом крыльев. Вторгаться в эту зону не просто неприлично, а небезопасно. И я не вторгаюсь, как бы меня ни тянуло... зато страстно желаю, чтобы вторглись в мою...
Он умеет это делать изящно и безопасно.
Он все умеет делать лучше, чем я.
И как же мне нравится смотреть снизу вверх и ждать... ждать, когда налетят, подхватят и притянут... и можно будет сложить крылья и ни о чем не думать... и ощущать, что губы, прижатые к моим, даже в этот момент насмешливы...
- Анжела!
С усилием разлепляю веки. Вместо бездонной голубизны неба искусственная синева индикационных панелей нашей лаборатории. Золотистое свечение трансмиттера над моим лбом слепит. Снова зажмуриваюсь.
- Анжела, что с тобой?
Его склоненное ко мне лицо встревожено. Хочется дотянуться и погладить темную бровь, чтобы расслабилась и не выгибалась рассерженной кошкой... Но я не решаюсь... Поспешно сдергиваю нимб трансмиттера.
- Ничего... - бормочу, отводя глаза. - Вы... что-то сегодня раньше...
- Но, похоже, все равно позже, чем надо было, - высказывает он прозорливое предположение. - Что происходит? Трансляцию установочного пакета планировалось завершить к полудню. Почему ты сняла нимб только сейчас?
- М-м-м... должно быть, я задумалась, - предполагаю я не очень уверенно.
- На три с половиной часа, - отмечает он тоном, от которого у меня всегда мурашки.
Если б он спросил: "И о чем же ты так задумалась?", я бы честно ответила: "О Вас! Ну и о себе тоже...", но он не спрашивает. Разворачивается так резко, что полы белоснежного балахона, спецодежды сотрудников лаборатории, разлетаются, словно взметнулись скрытые под балахоном крылья. А может, и взметнулись... от гнева. Соображает он быстро, очень быстро.
Две капсулы-инкубатора стоят в центре зала. Он подходит к большей и сдвигает панель.
К увиденному он готов не был. Я - была. Но все равно оторопела тоже. Слишком велико оказалось сходство... слишком разительно... даже одна из бровей рассерженной кошкой... и этот насмешливый изгиб губ...
- Что это?
Понимая, что таким тоном вопросы задаются сугубо риторические, все же отвечаю едва слышным шепотом:
- Это?.. Первый представитель вида человека разумного...
- А там, стало быть, первая представительница... - Он протягивает руку и открывает инкубатор меньший.
Снова оба замираем.
Неужели это надменное лицо - мое? Наклоняюсь, всматриваясь. А впрочем, даже ничего...
- Лучше ты, которая снаружи, - спокойно подводит он итог сравнениям. - А я - который там. Ну да, это же твое представление о нас.
Он закрывает капсулы, неторопливо отходит к консоли. Просматривает колонки цифр на экранах.
- Я расширила установочный пакет, - докладываю я скорее по привычке, чем по требованию момента, - конкретизировав усредненные параметры второго порядка.
- Это я понял по экстерьеру образцов, - говорит он с ехидцей, не оборачиваясь. - Параметры третьего порядка тоже... конкретизированы?
- Некоторые, - признаюсь я. - Те, на которые я смогла навспоминать достаточно данных.
Видимо, навспоминала я все же прилично - мелькающие столбики цифр на экранах бесконечны...
- Что ж, - говорит он, когда мне уже начинает казаться, что я больше вообще никогда не услышу его голос, - ничего не исправить... сегодня седьмой день... все синхронизировано с контрагентами, конец эксперимента, планета подготовлена к заселению... Можешь хоть объяснить, зачем ты это сделала?
- А просто задуматься и забыть снять нимб я не могла? - безнадежно интересуюсь я.
Он, наконец, оборачивается, смотрит недоуменно-укоризненно:
- Если б у меня имелись основания поверить, что ты способна забыть выключить трансмиттер вовремя, тебя бы в моей лаборатории не было. Так все же... зачем ты это сделала?
Я не выдерживаю его взгляда, опускаю голову. Молчу. Хотя хочется закричать: "Я сделала это, чтобы хотя бы тому тебе - тому, который сейчас в капсуле, - показать, открыть, протранслировать пусть даже с помощью этой дурацкой техники, как я люблю тебя! Потому что тебе, который здесь, я никогда не смогу это объяснить..."
- Я жду ответа, - напоминает он бесстрастно.
- Мне понравилась эта планета, - отвечаю я как школьница на уроке. - Она красива. И название у нее простое и хорошее - "Земля". Мне захотелось, чтобы люди, которым суждено на ней жить, были... самыми-самыми лучшими.
- И ты решила заселить ее нами?
- Вами, - поправляю я. - Собой я заселять не собиралась. Честно. Просто... - слова еле выдавливаются, застревают в горле, но я все же договариваю. - Просто оказалось, что мне совершенно невыносимо даже представить рядом с Вами другую женщину...
Колонки цифр на экране за его плечом неподвижны. Хоть бы они сдвинулись, что ль?.. чтобы что-то ожило, нарушив эту тягостную застылость...
- Ты конкретизировала усредненные психофизические параметры, - с расстановкой повторяет он, оживляя и экран, и меня. - Надеюсь, хоть основные не трогала?
Я киваю.
- Угу. Основные и без того почти совпадали. Жители Земли и так должны были быть совсем, как мы, а я только уточнила - как мы с Вами.
- Осчастливила человечество, - он всматривается в цифры. - Хорошо хоть, что "совсем как мы" они все равно не станут. Ты же понимаешь, что это - лишь базовые модели. Реальные представители вида будут наследовать их характеристики в абсолютно случайных комбинациях.
- Но всё же унаследуют!
- Утратив стабильность. Установочный пакет был адаптирован к смоделированным условиям существования данного вида. Ты же наверняка внесла противоречия.
- Стабильные виды слишком медленно развиваются, это мы уже давно выяснили. Да и какие уж такие особые противоречия я могла внести?
- Нереализуемое желание летать, например, - говорит он. - Имитация эволюционной цепочки этого вида сделана так, что в отличие от нас, естественных приспособлений в виде крыльев у людей не будет. Если ты неосторожно вложила в базовые модели свои ощущения от полета, человечество обречено теперь всю историю своего существования мучиться вопросом: "Почему люди не летают?"
- Я думала над этим, - сообщаю я. - И не вижу никакого противоречия. Крылья - не единственное естественное приспособление для полета, а полет возможен не только в форме перемещения тела в воздушном пространстве.
- Ну, конечно, - он саркастически усмехается, - есть же еще полет мысли... Мышление - приспособление для летания! Естественное для того, кому мыслить естественно... Ага... так и вижу... человечество, вдохновленное тобой и твоей наследственностью, создает картины под названием: "Сон, вызванный полетом... мысли... вокруг да около... за секунду до пробуждения", музыкальные темы под названием "Полет мысли" или...
- Да, полет мысли! - восклицаю я в запальчивости, не дослушав. - И еще полет чувств... Влюбленные на Земле будут признаваться: "С тех пор, как я встретил тебя, у меня словно выросли крылья!"
- Если ты была хоть немного объективна, - помолчав, замечает он, - мужской половине этой расы скучать точно не придется.
- Я была объективна, - заверяю я. - Мужская половина этой расы намного превзойдет усредненные параметры!
- Похоже, ты воплотила основательно выношенный план.
- Еще не весь, - признаюсь я.
- Как? - очень натурально пугается он. - Еще что-то осталось?
- Осталось, - вздыхаю я. - Самое сложное... Упросить Вас меня простить... и разрешить мне самой предъявить базовые образцы комиссии... и самой дать все необходимые объяснения по поводу внесенных корректировок.
Он с усмешкой качает головой:
- Не успеешь.
- Что не успею?
- Упросить не успеешь, - поясняет он, выдвигая кресло. - До прихода комиссии всего сорок минут. И у меня на них совсем иные планы. Догадываешься, какие?
Знакомый жест, которым поддергиваются широкие рукава балахона, не оставляет простора для иллюзий; остается лишь обреченно кивнуть:
- Угу... Но комиссия подумает...
- Подумает.
- А ведь все я...
- Все ты. Балахон повыше.
- Так это за это? - уточняю я, перегибаясь и упираясь руками в ковровое покрытие.
- За это не шлепать, а драть следует, - извещает он, придавая мне более сподручное положение. - И притом нещадно. Выбрала прообразы, понимаешь... Контрагенты же засмеют! Притчей во языцех сделают - скажут, создал... по образу и подобию своему! Так что нет, это не за это.
- А за что? - жалостно вопрошаю я. - За то, что не спросила разрешения на корректировку заранее?
- Правильно не спросила - все равно бы не разрешил.
- Так за что же?
- А ни за что! Просто потому, что мне так хочется.
- Уф... - облегченно вздыхаю я. - А я уже испугалась!
- Чего же? Розги мне тут взять неоткуда... сегодня, по крайней мере. А вот с завтрашнего дня включишь их в список расходных материалов. Невидимой, но красной строкой.
Судорожно вдыхаю... первый удар всегда неожиданный, как его ни ожидай.
- Включу... - вдох... - ...хоть сегодня... Дело ж не в розгах... Лишь бы... - выдох... - не сердились.
Под закрывшими лицо волосами сразу становится жарко. Но зато ничего не видно.
- Надо бы, конечно, хоть раз рассердиться на тебя по-настоящему, - задумчиво и не в такт движениям руки, замечает он. - Чтобы эти твои рассуждения совсем уж голословными не были.
- А они не... - вдох... вдох... - голословные. Они - голопопные! Вот интересно... почему в... - вдох... выдох... - ...таком положении... - еще выдох... сдуваю упавшие на лицо пряди. - ...неудержимо тянет философствовать?
- Вероятно, чтобы отвлекать меня?
- Но Вы ж все... - выдох... - ...равно не отвлекаетесь!
- Но, может, ты надеешься?
- Ничуть не... - языком по губам... пересохли... - надеюсь! Горячо!
- А, по-моему, еще только "теплее".
- Мне - выдох... вдох... выдох... - виднее!
- Виднее - мне, тебе - ощутимее.
- Еще как ощу... - выдох... выдох... выдох... - ...тимее... Тяжела десница!
- Какая есть. Крылья не разворачивай.
- Вот теперь... - вдох... - ...точно горячо! - упор одной рукой гораздо менее устойчив, но свалиться мне все равно не позволяют. - Горячо! - выдох... - Честно! Дым еще не идет?
- Боишься, что пожарные датчики сработают?
- Пусть... - выдох... - ...срабатывают, - Сколько там... - вдох... - ...еще от... - вдох... вдох... - ...сорока минут... - выдох... - ...осталось?
- Что осталось - все твое.
Наконец его ладонь останавливается и остается там, где остановилась.
- Хорошо, - в голосе удовлетворение.
- И увидел он, что это хорошо, - бурчу я, ерзаньем давая понять, что не против и разогнуться.
- Кстати, - говорит он, помогая мне распрямиться, - с тех пор, как я встретил тебя, у меня на самом деле крылья выросли... сантиметров на двадцать, не меньше... потому что вечно приходится махать ими за двоих!
Во время поцелуя губы его все равно остаются насмешливы.
А я пытаюсь ногой затолкать под кресло нимб трансмиттера, который, прикрываясь волосами, прижимала ко лбу пусть не все сорок минут, но их самую существенную часть.
Надеюсь, те люди, кто в результате станет совсем-совсем как мы, простят мне это...