Alexander Kovalskij - Роза Жакмино

[Archivarius]

Публикуется с разрешения автора.

Если любви суждено стать незабываемой,
с первой же минуты к ней должны слетаться случайности,
как слетались птицы на плечи Франциска Ассизского.
М.Кундера "Невыносимая легкость бытия".

-1-
В огромном галантерейном магазине братьев Харламовых, что на Алеутской улице, покупателей было много и приказчики, в основном бегло лопотавшие по-русски китайцы, буквально сбивались с ног, пытаясь всех обслужить. Один из братьев, элегантно завитый и напомаженный мужчина лет тридцати, как и полагалось хозяину заведения, стоял за большой механической кассой, элегантно раскланиваясь со знакомыми покупателями. При виде двух вошедших флотских офицеров, он быстро выскользнул из-за прилавка и поспешил им навстречу, но увидав при ближайшем рассмотрении, что имеет дело всего лишь с юными мичманами, несколько поумерил свой пыл.
- Что угодно господам офицерам? Ассортимент держим большой, столицам не уступим. Для себя? Для дамы?
- Для дамы, - немного смутившись, ответил тот, что выглядел чуть постарше, высокий розовощекий блондин, - мне бы духи какие-нибудь модные.
- Сию минуту! Извольте взглянуть, - Харламов подвел их к массивной витрине и стал одну за другой выставлять на прилавок разноцветные склянки. Открыв одну из них, он словно в химической лаборатории окунул туда стеклянную палочку и тут же чуть прикоснулся ею к белоснежной салфетке.
-Вот, - произнес он, протягивая мичману мгновенно впитавшую запах эссенции ткань, - мода на все времена – Jicky от дома Guerlain.
Произнося французские слова, негоциант преувеличенно грассировал.
Офицеры, склонившись над салфеткой, дружно вдохнули исходивший от нее аромат.
- Можно в разлив, можно в подарочном оригинальном флаконе, гравировка дарственной надписи за счет заведения, - продолжал галантерейщик.
- У меня мама такими всю жизнь пользуется, - тихо произнес младший из мичманов.
- У Вашей матушки отличный вкус, - тут же ответил негоциант, - этот аромат не выходит из моды вот уже почти четверть века.
Второй офицер тут же отрицательно покачал головой.
- Не годится, мне нужно что-то новое, передовое, можно сказать.
-Имеем и новинки, - нисколько не смутился Харламов, - извольте оценить: поступление этого сезона, только на прошлой неделе получили - La Rose Jacqueminot!
В его руках мелькнула другая склянка, манипуляция с салфеткой повторилась, и магазин наполнился густым флером распускающейся розы. Аромат был мощный, но вовсе не резкий и ни в коем случае не навязчивый, тем более что к сладости цветка в нем была примешена совсем небольшая, но все же весьма ощутимая горчинка, как будто оттенявшая и уравновешивавшая всю композицию.
Мичманы переглянулись.
- Это мне нравится! - одобрил старший из них, - Берсеньев, как тебе?
- Думаю, ей подойдет.
Негоциант расплылся в улыбке.
- Удивительная новинка от мсье Coty. Не поверите, господа, а ведь эти духи едва не погубили его. Да-да, бедняга вложил в них целое состояние, а ни один парижский магазин не захотел их принять, сочтя слишком простыми. Бедняга лично обошел едва ли не всех, и везде ему был отказ. И что бы Вы думали? Разозлившись, он вылил флакон прямо на пол в Grands Magasins du Louvres и убежал, а назавтра сам управляющий явился к нему в отель с открытым контрактом! Посетителям так понравился исходивший от пола аромат, что они буквально требовали именно этот парфюм.
- Бери, барон, и не сомневайся, - хлопнул приятеля по плечу Берсеньев, - главное историю эту не забудь рассказать, а если еще стихи какие-нибудь о розе добавишь, то успех тебе гарантирован.
- Где же я такие стихи найду? – растерянно произнес тот.
- А вот извольте, - тут же нашелся Харламов, - наша фирма и об этом позаботилась, на разные случаи и стихи подходящие имеем.
С этими словами он извлек из жилетного кармана памятную книжицу и, пролистав пару страничек, с выражением продекламировал:
Скажи, для чего перед нами
Ты в кудри вплетаешь цветы?
Себя ли украсишь ты розой
Прелестной, минутной как ты?
Зачем приводить нам на память,
Что могут ланиты твои
Увянуть; что взор твой забудет
Восторги надежд и любви?

Молодые люди снова переглянулись.
- Красиво, - сказал барон, - но звучит как-то двусмысленно, боюсь быть неверно понятым. Это Пушкин?
- Никак нет, сочинение господина Лермонтова. От Пушкина есть другое:
Где наша роза,
Друзья мои?
Увяла роза,
Дитя зари.
Не говори:
Так вянет младость!
Не говори:
Вот жизни радость!
Цветку скажи:
Прости, жалею!
И на лилею
Нам укажи.
Берсеньев прыснул, и прикрыл рот перчаткой.
- Это еще хуже! А нет ли чего-нибудь менее ..эээ...трагического?
Галантерейщик оставался невозмутим.
-Отчего же? Имеем и такое, от господина Готье:
Средь связки роз, весной омытой,
Прекрасней чайной розы нет.
Её бутон полураскрытый
Слегка окрашен в красный цвет.
То роза белая, так ровно
Краснеющая от стыда,
Внимая повести любовной,
Что соловей поёт всегда.
-Знаете, что, а давайте лучше без стихов, - грустно произнес тот, кого Берсеньев назвал бароном, - оно так вернее выйдет.
- Можно и без стихов, - согласился Харламов, - но вот гравировку на флаконе сделать весьма советовал бы, очень украшает.
-Так что же написать?
- Сию минуту! – негоциант извлек другую книжицу и уже собрался было раскрыть ее, как оба мичмана в один голос крикнули:
- Нет!
- Напишите лучше так, - сказал барон, - просто и без всяких экивоков – «На добрую память».
- Саня, - ну вы же не расстаетесь, а как раз наоборот, собираетесь объявить о помолвке, - мягко возразил ему приятель, - напиши что-нибудь романтическое, что ли. «С любовью», например.
- А это не слишком?
- Какое может быть слишком в устах боевого офицера, в лиселях и при кортике? Только так и никак иначе!
-Горячо поддерживаю! – не преминул вставить галантерейщик.
- Ладно, - вздохнул барон, - пусть его так и будет.
-Куда прикажете доставить?
- На крейсер «Громобой», минному офицеру Фризенгофу.
-Будет сделано, не извольте беспокоиться. С доставкой и подарочным флаконом позвольте восемнадцать рубликов с Вас попросить.
Фризенгоф икнул, жалобно посмотрел на Берсеньева, но бумажник раскрыл покорно и без звука.
- Вот, - просто сказал он.
Раскланявшись, Харламов тут же исчез, а приятели побрели к выходу. Едва лишь захлопнулась дверь, Фризенгоф грязно выругался.
- Да брось ты, Саня, - утешил его Берсеньев, - с точки зрения немца, ты конечно, дурака свалял, о цене-то этого маклака надо было сразу спрашивать. Но зато, как русский офицер, ты будешь на высоте с таким подарком.
- Половина столовых денег! А я еще с прошлого месяца в кают-кампанию должен!
- А кто не должен? Ничего, в море выйдем, там боевые пойдут, рассчитаемся как-нибудь.
- Да, с Безобразовым, пожалуй, куда-нибудь выйдешь! Он с прошлого раза все в себя никак не придет, в море и носу не кажет.
Добравшись почти до пристани, приятели расстались. Решивший задержаться в городе барон взял извозчика, а мечтавший завалиться в койку Берсеньев прыгнул в как раз отходивший к «Рюрику» катер.
- Не грусти! – крикнул он на прощание Фризенгофу, - чует мое сердце, не сегодня-завтра затрясет-закачает нас нелегкая!
Сердце его не обманывало. В ту же ночь, назначенный вместо Безобразова командовать крейсерами Иессен вывел их в море. Затемно снявшись с бочек и выбравшись за тралами в Амурский залив, крейсера вскоре миновали остров Аскольд и только здесь, уже отпустив миноносцы сопровождения, которые заливало нагонной волной по самые надстройки, Иессен объявил, что они идут навстречу прорывающейся из Порт-Артура эскадре. Известие о том, что Витгефт все-таки решился на прорыв вызвало невиданное оживление как в кают-компаниях, так и в кубриках.
- Молодцы, артурцы, - слышалось там и тут, - им бы только из мышеловки выбраться, а там уж мы покажем япошкам.

[Archivarius]

«Тринидаду» не повезло: едва он прошел траверз острова Мацусима, как туман закончился и, выскочив из мглистой полосы, пароход буквально напоролся на двигавшиеся встречным курсом русские крейсера.
- Дым прямо по курсу! Судно торговое! – тут же доложили сигнальщики шедшего концевым «Рюрика» на мостик.
- Черт те что, - выругался каперанг Трусов, - только нам и не хватало, чтобы этот купец наше место японцам выдал.
С флагманской «России» тут же просемафорили «Рюрику» приказ задержать и осмотреть встречное судно.
- Два румба влево, - распорядился командир крейсера, на мачтах которого уже трепетал обращенный к встречному пароходу сигнал: «Остановиться и не пользоваться радио».
- Англичанин, шесть тысяч брутто-регистровых тонн, - сообщил успевший заглянуть в справочник Ллойда вахтенный начальник.
Но «Тринидад» сделал вид, что не разобрал сигнал и стал круто отворачивать на норд. Судя по резко возросшему буруну, он рассчитывал нырнуть обратно в туман и укрыться в нем.
- Обалдели, они там что ли? – раздраженно буркнул от природы нервный Трусов, - Николай Николаевич, - обратился он к старшему офицеру Хлодовскому, - дайте этим мерзавцам под нос!
С бака тут же рявкнула шестидюймовка и в кабельтове от форштевня убегающего парохода поднялся мощный водяной столб. Поняв, что с ними не шутят, англичане не стали более испытывать судьбу. Бурун резко спал, а сам пароход окутался густым облаком стравливаемого из котлов пара. Подтянув к рее два черных шара, «Тринидад» замер.
-Так-то лучше, - удовлетворенно произнес Трусов, - что там у радиотелеграфистов?
Из радиорубки доложили, что никаких сигналов в эфире они не принимают. Тем временем, по правому борту уже спускали катер с призовой партией, командовать которой назначили Берсеньева.
-Живее, братцы, - торопил он фалрепных, мешкавших с лебедкой. Руководить призовой командой ему приходилось второй раз в жизни и он немного волновался, пытаясь освежить в памяти все процедурные требования, которым надлежало следовать при осмотре подозреваемого в военной контрабанде нейтрального судна.
Море было спокойным и подойти к пароходу не составило труда. Постановкой трапа там никто и не подумал озаботиться, лишь со второго окрика удалось добиться, чтобы с выстрела на баке выбросили шторм-трап. У фальшборта Берсеньева встречал помощник капитана, неопрятно одетый в засаленный мундир субъект неопределенного возраста с испитым кирпичного цвета лицом.
- Какого черта вы нас задержали? – с ходу обрушился он на юного мичмана, чей мальчишеский вид явно не внушал ему особенного почтения, несмотря на эполеты.
Берсеньев, не растерявшись, сухо и точно назвал ему положения Морской Конвенции, допускавшей осмотр нейтральных судов в зоне боевых действий.
- Я хотел бы видеть капитана, судовой журнал и документы на груз, - стараясь как можно четче выговаривать английские слова, добавил он в конце.
Помощник не стал с ним спорить, и жестом пригласил следовать за собой. Матросы призовой партии подобрались опытные, да и распоряжавшийся ими боцманмат Козырев знал свое дело. Караулы быстро заняли свои места у грузовых люков и трапов, прекратив всякое движение экипажа по верхней палубе, сам же Козырев поднялся на мостик и встал к штурвалу, выставив из ходовой рубки вахтенного с рулевым.
«Тринидад» был обычным угольщиком и отпечаток его профессии лежал буквально на всем. Палубу и переборки покрывал толстый слой жирной угольной пыли, которую явно ленились убирать и видеть это небрежение, на которое равнодушно взирал в основном состоявший из малайцев экипаж, Берсеньеву было неприятно. Стараясь не касаться таких же грязных перил, он вслед за помощником спустился по ржавым ступеням в капитанскую каюту.
В отличии от своего офицера, шкипер оказался вполне приветливым человеком. Он был громаден, пьян и отчаянно рыж, как могут быть пьяны и рыжи только ирландцы. Характерный акцент не оставлял сомнений в том, что родом он с Зеленого острова.
-Флэнниган, - назвал он свою фамилию в ответ на уставное приветствие мичмана, - Мэт Флэнниган. Не сердитесь на моего парня, - кивнул он в сторону мрачного помощника, - он чуть в штаны не навалил, когда над нами пронеслась ваша болванка. Что это было? Дюймов восемь, как миниум?
- Всего лишь шесть, мистер Флэнниган, - ответил Берсенев, - пойдемте на мостик. Так откуда Вы вышли?
- Из Сингапура, мой друг, -продолжал фамильярничать по пути капитан, - идем в Иокогаму с грузом бурого угля.
- Позвольте взглянуть на документы.
Ирландец подал ему толстую коричневую папку с коносаментами, которую нес под мышкой. . Ничего необычного там не было, бумаги действительно были выписаны в Сингапуре и согласно их текста на борту «Тринидада» находилось шесть тысяч тонн лигнита для нужд порта в Иокогаме. Но от бумаг исходил довольно резкий запах, показавшийся мичману знакомым. Запах был острым и неприятным до одури, причем он быстро распространялся вокруг.
- Да, мне эта вонь тоже не по душе, - проворчал кэп, оскалив в улыбке желтые прокуренные зубы, - вчера нечаянно вывернул на них бутыль с одеколоном, до сих пор не выветрилось.
«Роза Жакмино!» - тут же вспыхнуло в голове у Берсеньева, - но ведь это дамские духи, зачем он лжет?»
- Вам нравится аромат розы? – спросил он Флэннигана.
- Не больше других, но уж какой удалось добыть по дешевке.
Вспомнив о заломленной Харламовым цене, мичман окончательно убедился, что капитан что-то скрывает. В это время с осмотра вернулся боцманмат.
-Только эта дрянь повсюду, Ваше благородие, - доложил он Берсеневу, показывая крошащийся комок грязно-коричневого цвета.
-Хорошо, - сказал Берсенев, - капитан, сколько человек у Вас на борту?
- Двадцать два, вместе со мной.
- Сколько среди них женщин?
Капитан перестал скалиться в улыбке и посерьезнел.
- Еще что не хватало, нам бабенки на борту без надобности.
- Отлично. Козырев, всю команду собрать на баке и пересчитать. И досмотровую партию вниз, облазить все кочегарки, заглянуть в каждый гальюн, мы ищем женщину.
Не понявший его приказа, отданного по-русски, капитан с удивлением смотрел на внезапно поднявшуюся кутерьму.
- В чем дело, офицер? – спросил он уже совсем не любезно, - я предъявил документы и груз, никакой контрабанды на борту у меня нет, так зачем этот обыск?
-Хочу знать, - твердо ответил Берсеньев, - почему Вы прячете от меня находящуюся на борту женщину.
- У меня здесь нет никаких женщин! – злобно прошипел шкипер.
-Что ж, увидим.
Тем временем на мостик взлетел посланный Козыревым матрос.
-Вот, Вашбродь, в капитанской каюте нашли.
В руках он держал томик Лермонтова на русском языке, изданный в Петербурге.
- Любите русскую поэзию, мистер Флэнниган?
-К черту поэзию, - взорвался тот, - это осталось от прежнего шкипера, с него и спрашивайте.
Берсеньев поднес книгу к носу и ощутил тот же розовый запах, только едва уловимый. Подозрения его переросли в уверенность.
-Ищите дальше, - распорядился он и стал расхаживать взад-вперед по крылу мостика, чтобы скоротать ожидание.
Боцманмат явился минут через пятнадцать. По его разочарованному виду молодой офицер понял, что тот никого не нашел. Но едва лишь ступив на мостик, Козырев потянул в себя воздух и машинально произнес:
- И здесь той же дрянью воняет...
Берсеньев схватил его за рукав форменки.
- А где еще пахнет?
- Да в форпике, прямо не продохнуть. Но там пусто, одна цистерна для балласта.
- Пустая?
- Никак нет, с водой.
- Заглядывал или по звуку определил?
Козырев побелел.
-Бегом, - тихо прошипел мичман и того сдуло как ветром.
Судя по нервным лицам капитана с помощником, они поняли смысл состоявшегося на их глазах разговора.
Не прошло и десяти минут, как в люке завозились, что-то стали подавать наверх и вскоре на верхнюю палубу вынесли завернутое в простыню и обмотанное веревками тело, с которого стекала вода.
- Обоих под караул, - приказал матросам Берсеньев, кивнув в сторону англичан.
Когда он спустился на палубу, девушку уже развязали и привели в себя.
- Вашбродь, по шею в воде стояла с кляпом во рту, - тут же сообщил запыхавшийся Козырев.
Несмотря на открытое пространство верхней палубы и довольно свежий ветер, запах розы волнами исходил от очаровательной незнакомки, уже открывшей глаза и собиравшейся с силами, чтобы заговорить.
- Смею предположить, что имею честь видеть соотечественницу, мадемуазель, - представившись, добавил мичман. Могу я узнать Ваше имя и обстоятельства, приведшие Вас в это бедственное положение?
Слова давались девушке с трудом, дыхание ее еще не полностью восстановилось.
- Я Варенцова, Вера Васильевна Варенцова. Эти мерзавцы спрятали меня как только увидали Ваш корабль, чтобы я не выдала их.
- А есть, что выдавать?
- Копните в трюмах на полсажени, сами все увидите.
Козыреву не нужно было приказывать, вскоре радостный крик матросов возвестил о находке, а следом перед мичманом положили перламутровый осколок, переливающийся всеми оттенками черного.
- Первоклассный кардиф, - обернулся он к капитану, которого караул подвел к нему, - итак, помимо похищения и оставления в опасности, у Вас на совести еще и контрабанда. Сдается мне, что этот уголек предназначен вовсе не портовому интенданту в Иокогаме, а ехал прямиком в Сасебо, чтобы быть сожженным в топках броненосцев адмирала Того.
-Будьте Вы прокляты, - изрыгнул дышавший злобой капитан, - мне нет дела до Ваших свар с япошками, но какого черта честный шкипер должен терять деньги только потому, что вы с ними в раздоре?!
-Это Вам объяснит суд во Владивостоке, я же конфискую «Тринидад», дальше его поведет призовая команда. С этой минуты Вам запрещено покидать свою каюту, караул будет находиться у дверей неотлучно. И найдите девушке какие-нибудь вещи, мерзавец, она вся продрогла.
Когда арестованных увели, а Варенцовой наконец помогли подняться и принесли сухую, хоть и мужскую одежду, Берсеньев проводил ее в то убогое помещение, которое оказалось ее каютой. Она была совершенно пустой, если не считать голой койки и умывальника. Видимо, все ее вещи негодяи в впопыхах просто выбросили за борт. Видя смятенное состояние девушки, расспрашивать ее о чем-либо мичман не стал.

- Побудьте здесь, мадемуазель, - сказал он, выходя, - скоро прибудет другая призовая партия и с ней врач. Я же желаю Вам благополучно добраться до Владивостока, там Вам непременно помогут.
При слове врач Вера вздрогнула, но Берсеньев не придал этому значения, списав все на только что пережитое волнение.
Однако, все вышло совсем не так, как он ожидал. Никакой призовой партии не прислали, а в ответ на его доклад разнервничавшийся Иессен приказал топить контрабанду на месте, опасаясь, что шныряющие неподалеку японские миноносцы перехватят «Тринидад» и таким образом раскроют местоположение его отряда.
Тонуть «Тринидад» не хотел. Взрывать его не решились ввиду возможной близости противника, а воду через кингстоны он поглощал мучительно долго. Наконец, с сильным дифферентом на корму, пароход завалился на левый борт и, обнажив рыжее ржавое днище, стал уходить под воду. К этому времени уже изрядно стемнело и семафор с флагмана настойчиво требовал, чтобы партия возвращалась как можно скорее.
Команда «Тринидада» выгребала в собственных шлюпках, Веру и Флэннигана мичман взял в катер с «Рюрика». Старый ирландец рыдал в голос и горестно причитал, что теперь он конченый человек, обреченный на нищету. Вдруг, как-то хищно оскалившись, он неожиданно резко вскочил, оттолкнул от себя караульного и бросился за борт.
- Держи! – заорал Козырев, но то ли несчастный попал под замах весла, то ли сразу ушел под воду, но на поверхности он так и не появился. Покружившись немного, катер взял прежний курс.
- Растяпа, - зло прошипел боцманмату мичман, отлично понимавший, что за такой инцидент его не похвалят. Тот виновато молчал, но стоило лишь отвернуться офицеру, как раздался сочный звук персика, от души влепленного унтером проштрафившемуся караульному. При других обстоятельствах Берсеньев не позволил бы подобного, но сейчас он предпочел сделать вид, что ничего не заметил. Не заметил он и того, как вздрогнула и съежилась при виде этой сцены сидевшая неподалеку девушка. Но хуже всего было то, что ни мичман, ни один из его матросов, не заметили как через минуту после ухода катера на поверхность вынырнул тяжело и хрипло дышавший Флэнниган, сдирающий с себя тянувшую его ко дну одежду. Грязно выругавшись, он поплыл к месту затопления своего парохода и не ошибся в расчетах: посреди всплывшего мусора, ему удалось отыскать часть палубного настила, хорошо державшегося на воде. Взобравшись на него, ирландец повалился без сил.
-Уж если мне и суждено сдохнуть, - выдохнул он и погрозил кулаком в сторону русских крейсеров, - то ни в вашей проклятой тюрьме, а как положено честному моряку, на дне.
Но он не умер. Двумя часами позже его подобрала рыбачья джонка, а еще через час разбуженный взбешенным рыжим великаном, мокрым и полуголым, дежурный телеграфист гидрографического поста на Мацусиме уже вовсю стучал ключом, отбивая в Сасебо срочную телеграмму.
- Дайте радио на «Идзумо», мы нашли их, - расплывшись в широкой улыбке, приказал Того начальнику своего штаба. Корабельное время как раз перевалило за полночь, когда взлетевший на мостик вице-адмирал Камимура приказал срочно менять курс и увеличить ход до полного. Тяжело ворочая форштевнями, бронированная фаланга его крейсеров последовательно отвернула на восемнадцать румбов и двинулась на север.

[Archivarius]

-3-

- Ну, и где ты теперь устроишься? – спросил Берсеньева его приятель, младший судовой врач Липницкий.
- Да хоть бы и кубрике, в койке, - беззаботно ответил Берсеньев, - надо же было куда-то ее определить. И потом у меня вахта через час.
- Да уж, попал ты в историю. Трусов аж побелел, когда понял, что придется ее на корабле до конца похода оставлять.
- А я-то чем виноват? Надо было ее вслед за капитаном из катера выкинуть, что ли? Как ты нашел ее, кстати?
- Красоткой не назовешь, но все при ней.
- Черт, я тебя о здоровье ее спрашиваю. С виду она не в себе. Ты же осматривал ее?
- Хотел было, да она меня и близко не подпустила. Валерьянки я ей оставил да пошел восвояси. А что ты хочешь, тебя бы в цистерне чуть не утопили.
Представив себя в таком положении, мичман вздрогнул и отправился в кают-компанию выпить крепкого чая с лимоном перед заступлением.


-4-
- Ваше Превосходительство, дым прямо по курсу!
Доклад вестового разбудил тихо дремавшего в уютном кресле адмиральского салона Иессена. Отбросив плед и на ходу застегивая пуговицы тужурки, он быстрым шагом пробежал всю палубу и легко взлетел по трапу наверх.
- Адмирал на мостике! – тут же раздался голос вахтенного начальника.
- Без чинов, - остановил готового отдать рапорт командира крейсера Иессен, - Ну-с, Андрей Парфенович, неужто дождались- таки?
- Пока не могу сказать, Карл Петрович, но дымов много и курс встречный.
Адмирал вышел на крыло мостика и приник к окулярам бинокля.
-Два румба влево, - подсказал каперанг.
В сером мареве предрассветных сумерек на горизонте маячил корейский берег, на его фоне с трудом можно было разглядеть еще более темные силуэты двигавшихся навстречу кораблей, но вот дымы в уже просветлевшем небе виднелись довольно четко.
- На дальномере! Дистанция!
- Сто двадцать кабельтов! – тут же доложили с поста.
- Далековато, да и темно еще, - тихо проговорил Иессен, - передайте сигнальщикам: двойная чарка и рубль от меня лично первому, кто распознает.
Тем временем на мостике становилось тесно. Помимо вахтенных, в радостном возбуждении от предстоявшей встречи здесь, стараясь не шуметь, собрались почти все офицеры адмиральского штаба и флагманские специалисты. Общее настроение было бодрым и приподнятым, несмотря на ранний час. Обмениваясь любезностями и шутками, все они дружно щетинились лесом биноклей в сторону приближавшихся кораблей. Чуть особняком, с огромной подзорной трубой стоял старший артиллерист лейтенант Ильин. Труба его была так велика, что при вскидывании ему приходилось держать ее обеими руками и со стороны это выглядело немного комично.
- Петр Сергеевич, - сострил кто-то, - Вы уж там через леер –то не перегибайтесь, а то неровен час утянет Вас этот телескоп!
- Вы напрасно смеетесь, господа, - немало не обижаясь, отвечал им Ильин, - конструкция, конечно, древняя, но все же десятикратное увеличение, как не крути. Ваши-то «Краусы», пожалуй, больше шести и не дадут.
- А вот мы сейчас Селиванова позовем, у него цейссовская призма аж на 12 крат!
-Право, не стоит, господа, - вмешался в их перепалку старший офицер крейсера, - марсовые все равно раньше нас управятся.
Тем временем, рассветало на глазах. В еще бледных лучах восходящего солнца уже можно было вполне ясно различить следующие за «Россией» остальные крейсера отряда, четко державшие свое место в кильватере у флагмана. «Громобой» шел так близко, что туда семафором передали приказ не наваливаться на корму, «Рюрик» же напротив немного отстал. При свежем зюйд-осте, поднимавшем на море мелкую волну, отряд уверенно двигался девятиузловым экономичным ходом. Часы в штурманской рубке показывали 4 часа 50 минут.
-5-
- Что Вы там мешкаете? – как всегда нервный Трусов не мог сдержаться, - неужели до сих пор разбираете?
Берсеньев опустил бинокль, кодовый свод с флагмана он видел ясно.
- Сигнал «Флот неприятельский», Ваше Высокоблагородие.
Командир на секунду замер, а затем выбежал на крыло мостика, чтобы лично убедиться в услышанном. Когда он вернулся, лицо его приобрело на редкость спокойный вид.
- Николай Николаевич, - ровно и негромко сказал он старшему офицеру Хлодовскому, - извольте играть аллярм.
Тот взял под козырек. Через мгновение царившую на корабле тишину разорвала пронзительная трель горна и барабанная дробь. Повинуясь им, еще обалделые ото сна люди автоматически выполняли заученный годами ритуал. Молниеносно вязались койки, задвигались рундуки и каждый стремглав несся к своему месту по боевому расписанию. На верхней палубе из брандспойтов щедро поливали деревянный настил, в шлюпки доверху накачивалась вода, а к кормовому флагу встал караул. В казематах расчехлялись орудия, устанавливались прицелы и раздраивались кранцы первой подачи. В 4-56 над «Рюриком» взвились стеньговые флаги.
- Господин капитан первого ранга, корабль к бою готов! – коротко доложил Хлодовский.
- Благодарю, - также коротко ответил Трусов, которому минута опасности лишь придавала решимости, и в котором никто сейчас не узнал бы постоянно издерганного и нервного командира «Рюрика».
Кильватер японских крейсеров сейчас вырисовывался уже достаточно четко. Головным шел броненосный «Идзумо» под флагом Камимуры, вслед за ним катились такие же закованные в крупповскую броню «Адзума» и «Токива», замыкал «Ивате» с характерным силуэтом, выделявшимся четырьмя тонкими трубами. Японцы шли курсом перехвата, имея преимущество в скорости, бой был неизбежен.
-Иметь ход 18 узлов, курс норд-ост 67 градусов! – озвучил сигнал с «России» Берсеньев.
- Отлично, значит будем отбиваться на бегу, - произнес Трусов, сразу распознавший намерения своего адмирала. Будучи существенно слабее японцев, Иессен действовал сейчас единственно правильным образом, идя на прорыв ради спасения своих кораблей. К тому же, перестроив свой отряд пеленгом, он давал возможность командирам кораблей ввести в бой максимальное число орудий. Но сначала крейсерам предстояло выдержать бой с превосходящими силами японцев на малой дистанции.
Камимура открыл огонь с шестидесяти кабельтов, его первые снаряды легли с большим перелетом.
- Разрешите отвечать? – обратился к командиру Хлодовский.
- Для наших орудий далековато будет, но извольте, пожалуй.
Вздрогнув всем корпусом, «Рюрик» со звоном выбросил первый залп главным калибром. «Россия» и «Громобой» также уже отвечали японцам вовсю. В первые десять минут боя ни одной из сторон не удавалось добиться попаданий, хотя временами корабли оказывались буквально окруженными столбами воды. Наконец, японцы пристрелялись. Сначала на палубу стали обрушиваться потоки воды от близких разрывов, затем по корпусу и надстройкам застучал град мелких осколков, появились первые раненные.
- Владимир Викентьевич, - обернулся Трусов к старшему артиллеристу, - перенесите огонь на второй корабль линии, по «Идзумо» стреляют все, мы даже всплесков своих снарядов не видим.
Тот задвигал рукояти своих приборов и уже следующий залп «Рюрика» точно накрыл «Асаму». В середине японского крейсера поднялся столб дыма, следом выхлестнуло язык пламени и крейсер, потеряв управление, покатился вон из кильватера. «Рюрик» огласился восторженными криками. Но радость была недолгой, японцы справились с повреждениями, а следом начались и попадания в русские крейсера. «Россия» уже несла лишь две трубы, на месте других, снесенных взрывом, дым поднимался прямо из палубы. На «Громобое» были снесены кормовые надстройки и выше ватерлинии зияла огромная пробоина в корпусе. Но хуже всего приходилось «Рюрику». Старый корабль, он был лишь частично прикрыт броней и сейчас японские снаряды рвали на части его почти незащищенную корму.
-Руль не действует! – доложили Трусову.
Выкатившись из строя, крейсер начал описывать длинную циркуляцию влево.
-Мичман, разберитесь!
Берсеньев опрометью бросился на бак. Корабль было невозможно узнать, еще недавно безупречно чистая палуба сейчас была усеяна обгоревшими обломками и покрыта песком, которым засыпали лужи крови. Санитары не успевали уносить раненных, убитых же просто складывали под брезент там же на палубе. Не лучше было и внизу, где пожарный дивизион вовсю боролся с огнем. Начиненные шимозой японские снаряды при взрыве давали такой жар, что горела даже краска на переборках, и от этого удушливый дым заполнял все внутренние помещения.
С трудом пробравшись в румпельную, мичман застал там полный разгром. Но среди дыма и обломков, в удушливом угаре пороховых газов, уже копошились трюмные машинисты во главе с кондуктором.
-Шарнир баллера разбит, сейчас заведем тали и будем снова управляться! – крикнул он Берсеньеву.
Тот кивнул, и понимая, что здесь его помощь не требуется, побежал обратно на мостик. По дороге его дважды окатило водой от близких разрывов, но по счастью не задело осколками. До мостика офицер не добежал, встреченный им на полпути Хлодовский отправил его в кормовой каземат левого борта.
- Бегом, мичман, бегом. Они не должны молчать, у нас и так выбита половина орудий.
Массивная стальная дверь каземата была перекошена в проеме и пробираться внутрь помещения Берсеньеву пришлось протискиваясь боком и обрывая пуговицы на мундире. Первым, что он увидел, было тело мичмана Берга, командовавшего здесь. Он лежал навзничь, на спине, лицо его выражало крайнее удивление, а в зубах был зажат мундштук обломившегося свистка. Над переносицей виднелось крохотное чуть покрытое запекшейся кровью отверстие. С трудом заставив себя отвернуться, Берсеньев шагнул в глубину каземата и увидел комендоров, отчаянно суетящихся возле обоих орудий с опущенными стволами. Видимых повреждений у них не было.
- Почему не стреляете? – выкрикнул он неизвестно кому, обращаясь ко всем сразу.
- А не из чего, Вашбродь, - ответил ему кто-то, - стволы целые, а поднимать их нечем, шестерни в хлам.
С удивлением мичман увидел, что у обоих орудий вместо привычных зубчатых колес механизма подъема орудийные цапфы опираются на какие-то выкрошившиеся обломки.
- Вот какой дрянью нас снабжают, - произнес кто-то сзади.
-Молчать! – удивившись сам себе, рявкнул Берсеньев, - цепи заводить будем!
Перебросив такелажные цепи через блок над орудийным портом, комендоры общим усилием потянули стволы наверх.
-Еще, еще, - кричал им мичман, припав к окуляру прицела, - теперь стоп! Расклинивай!
Под цапфы забили клинья и механизм горизонтальной наводки стал медленно разворачивать орудие влево.
- Подача!
-Есть подача!
Громадный затвор с лязганьем проглотил снаряд, а вслед за ним и кокор с зарядом.
- От орудия!
На мгновение видимость заволоклась дымом, сквозь который оба ствола выхлестнули длинные языки пламени.
-Держит! – закричали сверху, осматривавшие цепь.
-К заряду! – скомандовал Берсеньев и через минуту каземат выплюнул второй залп.
Откуда-то появился артиллерийский прапорщик, которому мичман и сдал команду, бросившись обратно на мостик.
Взлетев по трапу, мичман замер в оцепенении. Мостик представлял собой нагромождение искореженного металла, в рубке же бушевал пожар, который отчаянно пытались прекратить два матроса под командой офицера, которого Бересеньев никак не мог узнать, таким черным от копоти было его лицо.
- Ну что стоишь, другой брандспойт тащи! – заорал незнакомец и мичман по голосу узнал минного офицера Иванова 13-го. Дальнейшее он помнил плохо. Где-то за спиной раздался звук удара, что-то лопнуло у него едва не над ухом, и все тело охватил невыносимо горячий поток воздуха. Он еще помнил, что этот поток куда то волок его по решетчатому настилу крыла, потом был удар о переборку и провал в темноту.

[Archivarius]

- Очнитесь, очнитесь же! – пронзительно кричал кто-то над ним и бил его по щекам.
Берсеньев с трудом открыл глаза, но зрение сосредоточилось не сразу. Из туманного марева наконец его взгляд выхватил лицо Веры, полное слез и отчаяния.
-Мы тонем! Вставайте, нужно идти наверх!
Попробовав шевельнуться, мичман с удивлением обнаружил, что вполне способен владеть своим телом. Раскалывалась голова, зрение и сознание оставались затуманенными, но передвигаться он мог. Осмотревшись, офицер понял, что лежит на ковре в кают-компании, которую за недостатком места превратили в офицерский лазарет. Вокруг стонали раненные, замотанные в бинты до самых глаз, остро пахло кровью и карболкой. Тех, кто мог ходить, санитары поднимали и выводили наверх.
-Да вставайте же, - снова услышал он голос Веры. Одетая в матросскую форменку и благодаря своей короткой стрижке она выглядела юнгой.
- Что со мной? – наивно спросил ее Берсеньев.
- Вас контузило и обожгло немного, но это ничего страшного. Липницкий сказал, с Вами все будет хорошо. Идемте же.
По наклону трапа Берсеньев понял, что крейсер кренится на правый борт. Наверху ему стало лучше, легче дышалось, и даже голова немного прошла. Бой закончился, неподалеку дымили два легких японских крейсера, безучастно взиравших, как разбитый и обгоревший «Рюрик» медленно погружается. Ни одной целой шлюпки не осталось, люди раздевались прямо на палубе и по сброшенным концам скользили за борт, стараясь отплыть как можно дальше от готового в любой момент перевернуться корабля.
- Где же «Громобой» и Россия»? – неожиданно для себя вслух подумал мичман.
- Иессен увел их, - услышал он за спиной голос Липницкого, - когда понял, что нас не спасти. Глупо было терять еще два крейсера.
Берсеньев понимал правоту его слов, но горечь поражения и предстоящего плена сейчас была в нем сильнее. С трудом подавив готовые сорваться с губ проклятия, он принялся расстегивать мундир. Липницкий уже стоял рядом в одних кальсонах, немало не стесняясь присутствия девушки. Впрочем, Вера и сама, с удивительным спокойствием и совершенно не обращая внимания на теснившихся рядом полуголых мужчин, избавлялась от одежды. Белье на ней было собственное, и посреди сутолоки всеобщего разгрома и хаоса розовые кружева выглядели чем-то совершенно неуместным.
-Готовы, что ли? – спросил их обоих Липницкий, - ну тогда с богом.
Берсеньев первым скользнул в воду, следом доктор помог спуститься девушке. К их удивлению, море оказалось не таким уж холодным.
- Дальше, дальше от борта! – делая мощный гребок, приказал мичман. Оба его товарища по несчастью послушно последовали за ним. Глядя на уверенные движения Веры, Берсеньев поймал себя на том, что ее гибкое сильное тело будит в нем чувства не вполне соответствующие разворачивающейся вокруг драме. Впрочем, погрузиться в эти мысли он не успел.
-Крейсер валится на борт! – истошно заорал кто-то неподалеку, и вода тут же вскипела сотнями взмахов рук отчаянно пытавшихся отплыть подальше людей. Обернувшись, Берсенев, словно в ночном кошмаре, увидел нависающий над ним искореженный борт, весь в пробоинах и рыжих подпалинах от пожаров, стремительно падающий прямо на него. Море закипело от градом посыпавшихся с палубы обломков, падавших прямо в людскую толчею.
-Вера, Вера! – закричал мичман, вдруг обнаруживший, что девушки нет рядом. И тут огромная волна, поднявшаяся от опрокинувшегося крейсера, подхватила его и швырнула далеко в сторону. Заброшенный едва не на самый гребень, он еще успел увидеть, как над погибшим кораблем образовалась гигантская воронка, в которую водоворотом стало затаскивать все, что оказалось поблизости. Он еще пытался разглядеть, не мелькнет ли где-то розовое кружево, но тут гребень волны надломился и сбросил его. Берсенев стремительно полетел вниз, бесполезно хватаясь руками за воду, которая теперь нависала над ним сплошной черной громадой. Наконец, последовал удар и наступила темнота.

[Archivarius]

Крейсер «Рюрик»



Иллюстрация к рассказу. Бой крейсера «Рюрик» с японской эскадрой в Корейском проливе.

[Andrey Coloss]

Рассказ понравился и я в него окунулся полностью. Обычно авторы художественных произведений не до конца понимают специфику эпохи, это больше присуще сухой специализированной литературе из библиотек РАН. Но вот здесь видно, что автор мастерски владеет данной исторической эпохой, и рассказ читается на одном дыхании.