Рассказ 7. Госпожа Севера

[pan_senator]

Холодная ночь, неяркая луна и... тишина. Выползает небольшой туман и тёмные голые деревья кажутся в бледном дыму, который медленно ползёт под острым углом вверх, сказочно страшными. Всё это создаёт отвратительную и мерзкую атмосферу. Очертания выглядят жутко, словно пришлые из какого-то страшного сна. Ощущение такое, что сейчас нечто выскочит из-за деревьев и накинется на тебя. И будет рвать, кусать, хватать, а то и забьёт до смерти.
Сверху что-то противно, но мелко, моросит. И это в конце декабря! Тухлый воздух, запах мокрых опавших листьев, гнилых веток и сырой земли не придают оптимизма.

Тишину нарушает шорох ног пробирающегося человека сквозь кусты, заросли, глубокий мох, в котором утопают до половины сапоги. Выйдя из зарослей в рощу голых деревьев, которых не разобрать в темноте, хоть и освещённых бледным светом холодной луны, снова ощущаешь страх, пробежавший мурашками по всему телу: впереди опять забелел ползущий туман и снова появились зловещие очертания.

Тишину нарушил крик пролетевшей птицы. И в этот момент тёмная туча прикрыла своим тяжёлым весом бледный свет луны. Опять раздался зловещий крик, и что-то в стороне замелькало маленькими, цветными огоньками, похожими на светящиеся бусы.

Его так и передёрнуло, ноги подкосились, захотелось метнутся куда-нибудь в сторону, подальше от всего этого. Найти укромный уголок и забиться куда-то глубоко-глубоко, чтобы не слышать ни этот протяжный крик, ни ощущать запах сырого леса, не смотреть на выползающий туман со всеми зловещими очертаниями. Но он никуда не побежал. Постояв так несколько минут, и поняв, что ничего страшного не произошло и, пытаясь приглушить быстрое сердцебиение, медленно продолжил путь. В висках всё ещё слышались гулкие удары сердца, немного стянутая голова и лицо начали отходить. Но звон в сосудах головы продолжался.

Пройдя несколько метров он заметил, что среди деревьев пробивается неяркий свет. По мере приближения он становился ярче, и отчётливей начали проявляться очертания дома. На удивление перед домом и дальше за ним было много снега. Морозный воздух резко ударил в нос. Здесь царила настоящая зима. Это был тот самый дом, к которому он так долго, со страхом, пробирался. Но он не мог иначе. Его всё время к нему манило, притягивало, как магнит. И вот он здесь. Возле этого дома, в столь жуткий час. Весь продрогший. Возле незанавешенного окна, освещённого ярким светом. Он долго не решался туда взглянуть. Топал на месте и растирал свои плечи замёрзшими пальцами, думая, что хоть так как-нибудь согреется. Но не мог согреться. Сердце опять начало бешено колотится, в голове зашумело, лицо стянуло, словно оно онемело.
«Нет, так больше продолжатся, не может!» – твердил он про себя. – «Надо подойти к окну и.... Да, и взглянуть!» – но всё равно ему что-то мешало это сделать.
Он не заметил, как распахнулось окно и из него полилось прекрасное пение. До сей поры он не имел представления, что голос может звучать настолько кристально чистым, как лёгкое дуновение свежего летнего, тёплого ветерка, или как свежая серебряная роса, или как свежий запах вечерних роз. Он был поражён и пленён этим райским голоском. Вся нерешительность куда-то пропала, и он, с твёрдой уверенностью, шагнул к открытому окну и, не поверил своим глазам, когда увидел её. Это было неописуемое зрелище. Она стояла напротив окна – прекрасная, молодая, нагая красавица, с изумительной кожей, с тёмными волосами и... пела. Её пение было завораживающе-чарующим. Её взгляд встретился с его взглядом. Глаза в глаза. Сердце в сердце. Душа в душу. Она ему улыбнулась, не переставая петь. Он не мог отвести от неё свой взор. Ему казалось, что она его сейчас съест. Да, проглотит и съест или наоборот. Он начал путаться в мыслях и не заметил, как оказался в комнате и только тогда он смог отвести свой взор от её глубоких, чарующих очей. Тогда он ещё раз пробежал взглядом по её телу. От её молочного цвета грудей до живота, и ниже, ниже, ниже... Сверху вниз и снизу вверх. И так несколько раз.
Ему показалось, что в волосах, внизу живота, пробежали три электрических разряда или три молнии, но он этому не придал никакого значения. А когда она повернулась к нему спиной, он чуть не лишился сознания. Его всего пробрала дрожь, но уже не от холода и сырости, а оттого, что его как будто ударило током от кончиков волос до кончиков ногтей. И когда она пошла в другую комнату, слегка повиливая чудесными, упругими ягодицами, он лишился чувств.



***
Когда он очнулся, то не знал сколько пролежал в беспамятстве, но сразу понял, что лежит в чьей-то постели и обнажённый. В панике начал обшаривать комнату глазами, ища одежду, но её нигде не было. Он заметил, что находится в совсем незнакомой комнате, завешенной тёмно-красными тканями, такими же шторами на окнах, такого же цвета обоями на стенах. Покрывало на кровати было аналогичного цвета. Повсюду стояли свечи. И тени от них тревожно покачивались на потолке и стенах. Её нигде не было. Он думал, что всё отчётливо помнит, и... его ударило новое чувства страха: он вспомнил, что непонятно, как попал в комнату. До этого казалось – помнит всё. А нет, что-то, оказалось, пропустил. Где, всё же, одежда? Почему его раздели догола? И что, чёрт возьми, он тут делает? Он не успел поразмыслить обо всём, как неожиданно появилась она. И предстала пред ним в длинной красной ночной сорочке. Она уже не пела, да и взгляд был какой-то странный, не такой, какой ему запомнился. Ему что-то не понравилось в этом взгляде. Она улыбалась, медленно идя и неспеша заползая на кровать. Вдруг он почувствовал, как напрягается и к горлу подступает ком. Сильно сдавило виски и голову. А она надвигалась, словно грозная тёмная туча посреди тёплого летнего дня, как будто пытаясь проглотить солнце своим бездонным ртом. Ему стало страшно, и он поджал колени. Она поравнялась с его коленями и остановилась.
«Вот мы и встретились», – промолвила она каким-то холодным голосом с привкусом металла. Да, это уже был не райский голосок, это был холодный повелительный тон. Будто бы перед ним сидела сама лапландская Госпожа. Он вдруг почувствовал себя мальчишкой. Ему показалось, что и глаз начал видеть всё в искажённом виде, а сердце... А сердце так сильно сдавило, что стало совсем невмоготу. Ему захотелось закричать, но он не мог. Он не мог и рта открыть. Сердце похолодело.



***

Она сидела напротив него. Сидела и смотрела прямо в глаза. Как во время чудесного пения. Взгляд был, вроде тот же, завораживающий, глубокий, как бездна и в тоже время, холодный. Холодный и ледяной. От него ещё больше разболелась голова, щёки как будто замёрзли, их стянуло сильней. Ноздри начало резать, а сердце ещё больше похолодело, но боль в нём прошла. Ощущение было очень гадким. Страх и напряжение никуда не покидали его. Хотелось плакать, но слёз не было. Они замёрзли там, внутри, ещё не родившись. После её фразы наступило грозное молчание. Ему стало слышно, как замёрзло время. И это было жутко. Ему так сильно захотелось, чтобы она заговорила, хоть этим пугающим повелительным голосом. Хоть что-то сказала. Но она торжественно молчала, и холодная улыбка не сходила с лица. Молчала и смотрела на него. А ему стала невыносимой громкая тишина. Он слышал, как звенит пыль, та самая, что летает по комнатам оттого, что перебираешь постель, или от того, когда подметаешь пол.
«Я давно за тобой наблюдала», – сказала она. И ему немного стало легче, что закончилось это невыносимое, мучительное томленье. «Разве ты не рад нашей встречи»? – спросила она.
«Кто ты?» – наконец он смог вымолвить хоть что-то.
«Я та, о ком ты так долго мечтал и кого так страстно желал», – сказала он и сквозь улыбку показала блестящие от света свечей зубы.
«Я... не... нет, ...не было этого!» – он начал, задыхаясь, оправдываться. – «Я не знаю, кто ты и зачем ты меня здесь держишь, где моя одежда»? – это всё, что он смог вымолвить чуть не плача.
«Ах, так ты не знаешь, кто я»? – грозно ответила она, и ему показалась, что её тень стала намного больше.
«Нееет!» – он только и смог, что жалобно пропищать.
Вдруг её глаза покраснели, и в них вспыхнула молния. И он сразу вспомнил то, чему не придал значения, когда она зачаровала его пением, а он понял, что именно зачаровала и зачарованным втащила в дом, в волосах, чуть ниже живота, пробегали такие же молнии. И стало ясно – ему конец! Какой же он был глупец, что понёсся на ночь глядя в этот проклятый, заколдованный лес! А другого определения этому лесу он не видел. Весь промок до ниточки, продрог от мороза до косточки, перепугался до смерти. И ради чего? Ради этой... даже не зная, как и обозвать. Ведьма? Нет, не ведьма. Лапландская Госпожа? Глупости, что за сказки. Хотя она и была из сказки. А это тогда что, если не сказка? Да нет же, какая сказка?! Он же не из сказки. Так что же это такое?!? Кто она?!? Где я?!?
«Ааа»!!! – заорал он, потому что она вся выпрямилась, быстрым движеньем рук разорвала сорочку и швырнула в стороны.
Вспыхнуло пламя всех свеч, и комната озарилась ярким светом. Она предстала пред ним опять обнажённой. И по-прежнему её тело было прекрасным, но холодным. Настолько холодным, что могло погасить пламень солнце. Такого любимого солнца, которое светит так ласково с голубого неба. Как этому солнцу по утрам распевают свои пламенные сонеты благодарные птицы. А он, какой глупец был, что всегда ходил под этим солнцем, не замечая его. Его поглотила страсть. Да, та самая страсть, которая рано или поздно может погубить. Да и погубившая его. Если бы не эта страсть, он не оказался бы здесь, не позволил себя загнать в ловушку, заманить в этот проклятый омут.
Кто-кто, да сам себя и загнал в сетку. Да, накинул добровольно аркан на шею и отправился, ведя сам себя за этот чёртов аркан в клетку. И замок сам захлопнул. Всё, конец!
«Нехооочууу...» – он отчаянно заорал.
«Хочешь милый, хочешь!» – всё это прозвучало на пониженных тонах, совсем грозно и повелительно. И раздался очень громкий и зловещий смех.
Она в мгновение ока сделалась огромной-огромной. Из красных глаз разлетались яркие искры, а из влагалища начало выползать огромное, склизкое змееподобное существо. Зубастая пасть симбионта сделалась такой большой, что была готова проглотить его целиком.
«Допрыгался, голубчик. Сейчас мы тобой полакомимся!» – пробасила она.
Он начал дрыгать ногами, трясти руками, мотать головой. И вдруг симбионт вцепился в него своими острыми зубами и оторвал кусок плоти. Он неистово заорал, как никогда в жизни не орал. А симбионт визжал от удовольствия, жадно поедая кусок.

Она что-то прокричала на непонятном языке и его так подкинуло над кроватью, что он плюхнулся животом на постель и тут же его запястья оказались чем-то жгучим стянуты и прикреплены к спинкам кровати. Он только и мог, что орать как сумасшедший и сильно мотать головой.
Она светилась бледным светом. По всему телу плясали молнии. Змееподобный симбионт с огромной зубастой пастью, готовой проглотить всё то, что окажется препятствием на его пути, а он и был таким препятствием для твари. Госпожа не торопилась с ним кончать. Её это заводило. Ей было приятно наблюдать за его страданием, за его мукой, за неимением возможности как-то ей противостоять. Она ликовала и наслаждалась своей победой. Как паучиха, ужалившая свою жертву, но не торопящаяся убивать. Зачем? Она и так никуда не денется. Сама помрёт. Но как приятно смотреть, как жертва корчится от страха, пока её всю полностью не поразит яд.
Так и в этом случае было. Стояла грозная повелительница и наблюдала за мучениями ничтожной жертвы. Это она его сюда заманила. Ей специально и не надо было что-либо делать. Стоило только увидеть этого жалкого глупца, которого мучил голод, не физический голод, другой... пройтись мимо него сексуальной походкой, вильнуть пару раз ягодицами, как он оказался пленён. Он, как пёс с высунутым языком, примчался. Несмотря на столь поздний и грозный час.
Эх, скольких она погубила, ненасытная повелительница, строгая, но милостивая Госпожа Севера. А скольких ещё погубит?
«Ну, всё, хватит философствовать», – сказала она сама себе и провела рукой по зубастой твари. Тварь скрылась во влагалище. – «Пора уже кончать. Надоел ты мне. Скучно стало!» – и взяла она хлыст со стола и стала медленно наносить им жгучие удары по его беззащитному телу. Он взвыл. С каждым новым ударом крик становился громче и отчаянней. С каждым новым ударом разлетались во все стороны брызги крови. С каждым новым ударом энергия души уменьшалась. Комната ещё ярче озарилась холодным светом, электрические разряды стали сильней. Его зрачки сильно расширились. Он из последних сил пытался вырваться из жёстких оков, но кроме ужасной боли в запястьях и по всему телу больше ничего в этом мире для него не существовало. А боль жгла всё сильней. И когда уже казалось, что всё – он обмочился и... потерял сознание.

                ***

Он очнулся в поту. Всё тело, особенно ноги, кусали колючие мурашки. Сердце бешено стучало в груди. Бледная луна как раз светила напротив его постели. И лунная дорожка уже подкралась к нему. Было жутко. Вдруг он услышал, приглушённый вороний шум.
«Что это»? – подумал он. – «Карканье?» – ему совсем стало не по себе – он вспомнил, что с ним было. Его охватила паника. Он заметался. Ему хотелось закричать. Но, посмотрев по сторонам, увидел стоящие рядом с ним койки, а на них спящих соседей по палате, и то, что он принял за карканье, в итоге оказалось, что это сосед справа храпит. И сразу стало спокойно на душе. Он подошёл к решёточному окну. Посмотрел на холодную луну, на кусты и деревья, в которых на ночь примостился туман, освещённый бледным светом и слегка плывя под острым углом, создавая зловещие очертания среди деревьев.
А на улице моросил, то ли мелкий дождь, то ли мелкая водяная пыль. Мимо пробежал кот и скрылся за поворотом соседнего здания. Потом он опять поднял голову на луну и погрозил ей кулаком.
«Ууу!» – и ему стало смешно. Но при спящих товарищах совсем не хотелось громко смеяться, и он попытался подавить смех. Оказалось, не так просто подавить, и чтобы ещё громче не расхохотаться, решил его приглушить, прижав ладонь к губам. Сильно-сильно!
Это продолжалось довольно долго. Он – то похихикивал, довольный, что погрозил кулаком на луну, то радовался, что закончился дурной сон. То опять хихикал, и подойдя в очередной раз к окну, грозил кулаком. А за окном падал чистый снег. На ветках лежала бахрома.
«Всё! Утром расскажу всё психиатру. Про сон, про то, что ещё не рассказывал, про свою губительную страсть. Хватит, а то замучают меня эти сны, да и долго могут в дурке продержать?» – и когда он это сказал, вдруг осёкся.
«Дурка? Какая ещё дурка?» –  где это он опять? Как сюда попал? – «Какая страсть?»

Ему опять захотелось кричать. Он присел на корточки, схватил себя за волосы и начал их рвать и скулить, и вдруг обнаружил, что у него мокрые штаны. И тут он не вытерпел, громко заорал, подбежал к кровати, перевернул её, не на шутку перепугав своих соседей. Подбежал к двери и застучал в неё кулаками.
«Не хочу, не надо! Отпусти меня! Я не твой! Ты не властна надо мной! Не хочу! Кто ты такая?»
Опустился на колени, зарыдал и начал биться головой об стену, приговаривая:
«Выпустите меня! Выпустите меня!»
На шум прибежали санитары и дежурная сестра. Его скрутили и ввели успокаивающую инъекцию.
«Опять у него разыгралась шиза», – сказал один из санитаров.
«И каждую ночь так», – ответила медсестра. – «Ну и буйный клиент оказался. Его в зимнем лесу нашли два месяца назад. Без памяти был, с кровавыми ранами на теле, а когда пришёл в себя, то всё это и твердил. Будто его какая-то женщина хотела съесть или дух из него выбить. Великанша или Госпожа Севера, строгая, но милостивая. Да кто их, дуриков, разберёт».
«Что верно, то верно», – ответил, молчавший, второй санитар. – «Хорошо, что не Наполеон».
И все дружно рассмеялись.


                ***
Зима. Снега всё ещё нет. Холодная ночь. Бледная на небе луна и... тишина. Выползает небольшой туман и тёмные, голые деревья кажутся в бледном дыму, который медленно ползёт под острым углом вверх, сказочно страшными. Всё это создаёт отвратительно жуткую атмосферу. Очертания кажутся чем-то жутким, словно пришлые из какого-то страшного сна. Ощущение такое, что сейчас нечто выскочит из-за деревьев и накинется на тебя. И будет рвать, кусать, хватать...
Что-то сверху противно, но мелко моросит. Скорее всего, это мокрая пыль. Сырой воздух, запах мокрого асфальта, останки пожухлых листьев, гнилых веток и сырой земли не придают оптимизма.

Тишина нарушается шумом сапог на каблуке. Это идёт женщина, слегка повиливая бёдрами, и что-то сладко напевает, тихонечко так, нежно, словно та юная нимфа, которая ступает босыми ногами по свежему летнему полю, усеянному росинками. Восходит солнышко, и росинки начинают мерцать разными цветами.
А та юная Нимфа идёт и играет душевную мелодию на дудочке. Из леса выбегает белоснежный единорог и скачет к Нимфе. Она тут же перестаёт играть. Он что-то тихо ей говорит, что невозможно разобрать. А что говорит Нимфа отчётливо слышно:
«Она опять в городе? С ним ничего страшного не будет – это послужит хорошим уроком. А вот с ней придётся опять разбираться. Ну и надоели же они! Ни минуты покоя!» – и она опять заиграла на дудочке, тот задушевный мотив, с которым мы уже успели познакомиться в начале встречи с Нимфой. Этот мотив никогда не превратится в лёд, никогда не проглотит солнце. Он никогда не обманет.
Красавец единорог поскакал дальше, сверкая рогом, и постукивая своими серебряными копытами.
А мелодия Нимфы ещё долго была слышна...

[Ж.Г.]

Написано, конечно, красиво, но это скорее мрачный ужастик какой-то, чем рассказ о порке.

[Принцесса]

Да уж. О Боже. Ничего себе, сказочка... Ну уж и страсти! Всё перемешано. И дурдом, и лес с нимфами, и единорог. Тематически - не совсем понятно. Не торкнуло совсем, хоть и Ф/м. Для меня не хватило изящества. Все эти монстры, вылезающие из... Хммм... Ну, что такое... Куда вот всё катится... Эх... Немного грустно даже.
Автор, у Вас же способности! Ну, немного по-.. попроще бы... Я всё вживую представляю - и это не очень приятные глазу ())) ) картинки.
Увлекательный сюжет, конечно. Сказка? Можно это назвать сказкой? Наверное, да... Всё сказка, что не реально, м?
Спасибо.

[Валеро]

Рассказ понравился, такое плавное, размерное повествование, как равнинная полноводная река течет, развивается сюжет.. Сначала ищешь какие-то смыслы, потом тонешь в них, а потом начинаешь просто рассматривать сюжетное полотно как перемежающиеся картины. Часто я читаю слушая что-то параллельно, но здесь совершенно понятно, что чтобы понять связующую нить, нужна максимальная концентрация внимания.

Она стояла напротив окна – прекрасная, молодая, нагая красавица, с изумительной кожей, с тёмными волосами и... пела. Её пение было завораживающе-чарующим. Её взгляд встретился с его взглядом. Глаза в глаза. Сердце в сердце. Душа в душу. Она ему улыбнулась, не переставая петь. Он не мог отвести от неё свой взор. Ему казалось, что она его сейчас съест. Да, проглотит и съест или наоборот. Он начал путаться в мыслях и не заметил, как оказался в комнате и только тогда он смог отвести свой взор от её глубоких, чарующих очей. Тогда он ещё раз пробежал взглядом по её телу. От её молочного цвета грудей до живота, и ниже, ниже, ниже... Сверху вниз и снизу вверх. И так несколько раз.
Ему показалось, что в волосах, внизу живота, пробежали три электрических разряда или три молнии, но он этому не придал никакого значения. А когда она повернулась к нему спиной, он чуть не лишился сознания. Его всего пробрала дрожь, но уже не от холода и сырости, а оттого, что его как будто ударило током от кончиков волос до кончиков ногтей. И когда она пошла в другую комнату, слегка повиливая чудесными, упругими ягодицами, он лишился чувств.

Очень развернутое, детальное описание.. Чтобы проникнуться рассказом, в него надо вжиться, погрузиться.

Она в мгновение ока сделалась огромной-огромной. Из красных глаз разлетались яркие искры, а из влагалища начало выползать огромное, склизкое змееподобное существо. Зубастая пасть симбионта сделалась такой большой, что была готова проглотить его целиком.
«Допрыгался, голубчик. Сейчас мы тобой полакомимся!» – пробасила она.
Он начал дрыгать ногами, трясти руками, мотать головой. И вдруг симбионт вцепился в него своими острыми зубами и оторвал кусок плоти. Он неистово заорал, как никогда в жизни не орал. А симбионт визжал от удовольствия, жадно поедая кусок.

Чисто терминологически вспомнил одну компьютерную игру, Старкрафт II, там у зергов был такой летающий боевой юнит, хозяин стаи, который как раз выстреливал симбионтов по сухопутным войскам. Но выглядел он конечно очень свирепо, да и плевался ртом...

(Это не Брудлорд а Овер, но он даже более впечатляюще выглядит)