Дядюшка Чхи в Юго-Восточной Азии

[Mih]

Дядюшка Чхи в Юго-Восточной Азии

Дядюшка Чхи многие годы был в команде маленького частного судёнышка, намотав на нём не одну кругосветку. Основным делом дядюшки Чхи были специальные поручения капитана - большей частью многочисленные командировки по всему свету с целью переговоров, касающихся рейсов, грузов и пассажиров, а также в качестве особого курьера. Ну, и всесторонняя подготовка этих самых командировок.
Судно занималось перевозкой людей или небольших грузов в тех случаях, когда эти перемещения не должны были обращать на себя внимание властей, прессы или криминала.



Капитан (и он же хозяин судна) обладал уникальным талантом успешно лавировать между всяческой разношёрстной шушерой, которой заполнен этот мир, умудряясь каждый раз оставаться незаметным даже для вездесущих мафиози и всяческих злостных спецслужб. Не говоря уж об обычной таможне и пограничниках, которые, казалось, в упор не замечали его кораблика или в крайнем случае отмахивались от него, как от назойливой мухи - кыш мол, кыш, проходи скорее, не путайся под ногами! Люди, пользовавшиеся услугами капитана, шутили, что этот парень насквозь всех видит, а его не видит никто. Причём вместе со всей его посудиной. Близкие же знакомые капитана не говорили ничего, но зато точно знали, что именно так оно и есть.

Капитан, родом из тихого маленького приморского городка, на самом деле был крайне далёк от сует большого мира - прекрасно понимая всё его устройство, он никогда ничего не принимал всерьёз. И в результате всегда с лёгкостью проскальзывал там, где другие разбили бы себе лоб. При этом любил и умел пошутить, любил выпить маленький стаканчик хорошего ямайского рома...
Кораблик по имени "Карл" (в честь того самого автомобиля) был небольшой, незаметный и неказистый, но зато с мощнейшими, добротнейшими дизелями аж швейцарского производства и, когда надо было, чуть ли не летел над водой, солярки не жалеючи. А вот свободного места на борту было мало, да много и не требовалось - чай, не контейнеры возить.



Дядюшка Чхи половину времени проводил на судне, а половину - в разъездах и перелётах по всему миру, с ответственными документами и ещё более ответственными устными поручениями капитана. И как-то так сложилось, что одно время большая часть командировок приходилась на всякие экзотические края в Юго-Восточной Азии. Кстати, там дядюшке Чхи и приглянулся весьма необычный островок, где потом он, "выйдя на пенсию", в конце концов и поселился.

А пока, мотаясь по разным портовым городкам, незаметно связывая в единую сеть всяческих людей, частных лиц и официальных служащих, дядюшка Чхи подметил одну странную вещь. Завтракая или ужиная в привычных ему маленьких портовых кабачках, всякий раз Чхи встречал одну и ту же пару, старого моряка с подругой. Моряк был совсем уже стариком - правда, очень, очень крепким, но давно уже отплававшим своё и теперь коротающим жизнь самым приятным, по его разумению, образом. Сидя в кабаке, он целыми днями пил ром и курил свою трубочку, при этом препотешнейшим образом выпучивая один глаз и щуря другой.

Подруга его, бледная, тощая и нервная, на вид была совершенно неопределённого возраста, с маленькой круглой головкой на тоненькой шейке и прилизанными, чёрными, как смоль, жиденькими волосёнками. Крайне вертлявая и егозливая, она, хлопнув стопку какого-нибудь ликёра подозрительно ядовитого цвета, обычно мухой взлетала на стол и начинала вовсю отплясывать, лихорадочно мельтеша длинными тонкими руками и ногами. Юбчонка бесстыже взлетала вверх и девица на глазах у всех отчаянно виляла своей тощей голой задницей, вовсю исчирканной свежими красными рубцами. Приятель её, допив очередную бутылку, постепенно засыпал за столом, а через некоторое время, продрав глаза, каждый раз с некоторым недоумением наблюдал примерно одну и ту же неприглядную картину. Все, кому не лень, лапали его спутницу, полуголую и растрёпанную, а то и вовсе бывало, что кто-нибудь драл её прямо на столе в самой что ни на есть неприличной позе, прямо на глазах у всего кабака. Девушка же с лёгкой блуждающей улыбкой отрешённо глядела в пространство рассеянным взглядом, как будто всё это безобразие происходило вовсе не с ней.



Старый моряк грузно приподнимался, сворачивая стулья и утробно рыча, кабацкая братия тут же сдрискивала во все стороны, что тараканы, а кто не успевал - с громким треском улетал в дальний угол уже не по своей воле. Стоя на четвереньках посреди стола с задранной юбкой, подруга покорно ждала возмездия, глупо хихикая и пряча невинные глазки. В руке у моряка, откуда ни возьмись, неожиданно оказывался узенький злой хлыстик, которым он тут же нещадно карал маленькие круглые ягодички неверной подруги - похоже, только того и добивавшейся. Вся местная пьянь, попрятавшаяся было по тёмным углам, вытягивая шеи и тараща глаза, с огромным интересом следила за экзекуцией. Наказуемая с пронзительным визгом верещала на всю округу, стонала, охала и под конец с воем начинала кататься по столу. Счастье так и брызгало из неё тонкой горячей струйкой.

Странным же было то, что в каждом порту, где дядюшка Чхи встречал эту весёлую парочку, выяснялось, что живут они здесь постоянно, уже который год не вылезая из портового кабака, по пьянке вовсю колбасятся и куролесят, чем и прославились на всю округу. Выпьет с ними дядюшка Чхи, потом на самолёт - улетит чёрти куда, в другие страны-города, за многие десятки, а то и сотни километров. Зайдёт с утра в тамошний кабак перекусить - и здрасьте! Сидят себе голубчики, бухают который день - чуть ли в скамью не вросли, все их тут давно знают, аж легенды ходят про пьяные выходки старого морячка с его бесстыжей подругой... И так - по всей этой самой Юго-Восточной Азии, шайтан её дери - ну прямо наваждение какое-то...

Ещё дядюшка Чхи запомнил девушку, постоянно сидевшую в маленьком баре, что был в закутке под лестницей холла старой гостиницы. Чёрт, в каком же порту это было, вот ведь голова дырявая! Девушка была похожа на миллионы других азиаток, у которых внучку от бабушки толком не отличишь - маленькая, аккуратненькая, в тонкой белой кофточке и коротенькой синей юбочке. Все её звали просто "тян", но звучало это как имя. Обычно девушка стояла коленками на высокой табуретке и, облокотясь на барную стойку, мило щебетала с барменом или увлечённо разглядывала какие-нибудь очередные дешёвые комиксы. В результате первым, что попадалось на глаза всем входившим, оказывались выставленные на всеобщее обозрение нежно-розовые девичьи прелести, в жизни своей не знавшие никакого нижнего белья. Правда, обстановка была настолько умиротворяющей, что даже столь экстравагантная картина казалась вполне естественной. Надо сказать, что Тян была очень интересной собеседницей, умной и тонкой, знающей буквально всё на свете и бодро говорившей чуть ли не на всех языках. В баре она всегда была сама по себе, ненавязчиво развлекаясь общением со всеми встречными. Тян не была проституткой и, соответственно, не искала клиентов, да и любовные приключения её тоже особо не интересовали. Где Тян жила и что делала, было вообще непонятно, потому как в баре она проводила круглые сутки, ёрзая коленками на любимой табуретке. Ну, кроме тех коротких моментов, когда Тян, прыская от смеха, с выпученными глазами выбегала на двор пописать, судорожно зажав соответствующее место обеими руками. Вечно она терпела до самого последнего момента - то беседу прерывать неохота, то с табуретки вставать лень...



Время от времени Тян вспоминала, как сидела ровно на этом самом месте в маленькой таверне, когда ещё не было никакой гостиницы. Да и города-то почти что не было, а только стояли у моря несколько деревянных домишек... Так сколько же лет назад это было? - удивлялись собеседники и не верили ей. Может, это тебе твоя бабушка рассказывала? А может, ты вообще ведьма и нет для тебя никакого времени? - то ли заигрывали, то ли шутили случайные знакомые. Ах, раз я ведьма - значит, меня надо сейчас же, немедленно высечь! - смеялась Тян и, видя в удивлённых глазах немой вопрос, всё подробно разъясняла. Это же давний здешний обычай, про него и в книжках написано - сочиняла на ходу Тян. Ведьму, мол, зря обижать нельзя, но и церемониться с ней особо нечего. И если вдруг окажется, что с девушкой что-то нечисто, то просто надо её как следует выпороть. Ибо злые духи, как известно, розги на дух не переносят и сразу же улетучатся. Зато добрые духи не дураки и хорошей порке всегда только рады. Вот так злая колдунья сразу же и превратится в добрую волшебницу. А вдруг девушка окажется вовсе никакая не ведьма? - возникал законный вопрос. Тогда высечь её ещё раз - со смехом говорила Тян - чтобы добрым людям зазря голову не морочила! И немедленно доставала из щели между холодильником и барной стойкой пучок длинных розог, с которых капала вода. Тут же откуда-то появлялась узенькая низкая скамейка и Тян, скинув нехитрую свою одежонку, ложилась на неё кверху попой. Бархатным голоском Тян просила своего собеседника приступить к порке. Раздавался свист, розги обжигали белые ягодички, Тян радостно взвизгивала, хихикала и, довольно урча, выгибалась и виляла попой. Ой, ой, как горяченько, ещё-ещё-ещё! - со смехом умоляла Тян, хлопая ладошками по скамейке и нетерпеливо суча ножками.



А ещё Тян вспоминала, как когда-то давно она позировала японскому художнику, прибывшему в порт на военном корабле вместе с дипломатической миссией. Вот ровно как сейчас - на коленках, попой кверху. На этой картине меня сразу все узнавали - хихикала Тян. После художник вернулся в свою Японию, а куда делась картина - неясно. Возможно, что он увёз её с собой... Самое интересное, что много лет спустя дядюшка Чхи встретил в книжке одного профессора, большого знатока японской культуры, репродукцию картины, точно подходившей под это описание. И не было никаких сомнений, что на картине была изображена именно Тян. Вот только одна незадача - картине этой было лет двести...



Старые знакомые Тян, заскочившие в бар чего-нибудь выпить или перекусить, обычно в качестве приветствия звонко шлёпали её по попе или же нежно проводили пальцем по влажным выпяченным губкам, чуть прикрытым пушистой шёрсткой. Тян же, не оборачиваясь, радостно говорила "Привет!" и безошибочно называла приятелей по имени. Однако излишних вольностей посетители бара себе не позволяли. Ну, сидит себе девушка с голой попой - мало ли, может просто здесь так заведено. Да и в конце концов это просто красиво. Какие-либо эксцессы случались крайне редко - впрочем, один раз такое произошло как раз на глазах у дядюшки Чхи. В гостиницу с шумом ввалилась пьянущая в дым пара каких-то иностранных туристов. Здоровущие, расфуфыренно-пёстрые и очень агрессивные. Мужик, остолбенело таращась, заорал, показывая пальцем: "Yo, cunt!!!", а его жена, взвизгнув "Oh, you fucking bitch!", из ревности с силой запустила в Тян пивной бутылкой, некстати оказавшейся у неё в руках. И запустила, надо сказать, очень метко. Но тут девушка, мирно обсуждавшая с барменом какие-то тонкости местной литературы, не оборачиваясь, просто чуть-чуть взлетела над табуреткой, зависла в воздухе, извернулась и розовой своей пяткой оттолкнула летевшую прямо в неё бутылку. В результате та пронеслась над самой головой бармена, взъерошив ему волосы и впилилась в огромное зеркало за барной стойкой, с адским грохотом разбившееся на тысячу мелких осколков.



Сию же секунду, прямо как из-под земли появилась полиция. Нарушителям спокойствия заломили руки - те и моргнуть не успели, как оказались в наручниках, лёжа брюхом на ближайшем столике с журналами и гостиничными проспектами. Нейтрализовав бузотёров, полицейские с шутками и прибаутками стянули с обоих штаны и, как положено, принялись хлестать горе-туристов белыми пластиковыми розгами - штатным оружием местной полиции. Стражи порядка с явным удовольствием не спеша секли беззащитные белые попы, добродушно улыбаясь и вовсю радуясь, что на этот раз им попались такие замечательные задницы. Глупые туристы, спьяну не оценив любезно предоставленный им сервис, высказывали крайнее неудовольствие - судя по всему, не столько самой поркой, сколько унизительным положением - мордой в стол, да ещё и у всех на виду. Недовольство это выражалось в громких ругательствах, причём настолько замысловатых, что отлично образованные полицейские, хорошо знавшие нецензурщину на всех языках мира, не понимали и половины сказанного. Это показалось им не только весьма обидным, но и крайне подозрительным, а посему полицейские, на прощание похлопав по голой попке выгнувшую спину и сладко мурлыкающую Тян, не отпустили наказанных, а поволокли их в местный суд. В наручниках и со спущенными штанами, пешком через весь город.



В суде уже изрядно протрезвевшую солидную семейную пару за особо злостное оскорбление полиции, находящейся при исполнении, по местным законам тут же приговорили к позорной публичной порке. Горевшие огнём и отчаянно чесавшиеся попы туристов на удивление были не против такого продолжения банкета. Но судьба жестоко их обманула - вечно хмурые, злобные судебные исполнители-экзекуторы оказались совсем не чета добрым вальяжным полицейским и розги у них были куда длиннее и толще. Дело в том, что по местной традиции палачи издавна считались чем-то вроде низшей касты и закон практически не защищал их собственные задницы от народного гнева. Поэтому для всех наказанных граждан было делом чести как-нибудь вечерком отловить своего мучителя, дабы с лихвой вернуть ему все долги. Получался замкнутый круг - поротые палачи каждый раз с особой злостью отводили душу на ягодицах следующих приговорённых.

Короче, осуждённые туристы с первых же ударов превратились в визжащие от нестерпимой боли куски мяса, и уже не замечали толпу, бесстыже глазевшую на их заголённые задницы и прочие части организма. Через полчаса, когда бедолаги немного очухались, представители закона поинтересовались у них, не желают ли те выразить скромную благодарность суду за гуманный и справедливый приговор, а исполнителям наказания - за тщательную, качественно выполненную работу. Тут несчастные совершили вторую, и на сей раз роковую ошибку - в истерике, роняя пену и пуская пузыри, зашлись они в крике, поминая какие-то права, посольства и консульства. Последний шанс оказаться на свободе, хотя и с изрядно драными попами, был утерян немедленно и бесповоротно. Поскольку суд на сегодня уже закончил работу, невежливых иностранцев, выразивших столь явное неуважение к местным законам и обычаям, отвели в тюрьму - ожидать особого распоряжения.

На самом деле за этими вроде бы безобидными словами скрывалось страшное. Потому как якобы обещанного распоряжения можно было ждать годами, а то и вовсе всю оставшуюся жизнь. По документам значилось, что преступник понёс положенное по суду наказание и больше он уже нигде не числился. В тюрьме таких неучтённых мелких проходимцев распределяли по камерам и кое-как кормили из общего котла. Всё это скудно финансировалось местной мафией, отмывавшей деньги под видом благотворительной деятельности некоей почтенной промышленно-финансовой компании. Вообще, тюрьма стояла полупустая - зачем сажать людей под замок, когда можно просто их выпороть? Тем более, что местные жители розги любили и на порку являлись сами, а с представителями власти всегда были предельно вежливы - особенно во время экзекуции. И вообще, по традиции задницы здесь пороли повсеместно и по любому случаю - дома, на работе, в общественных и государственных организациях и просто на улицах и площадях. Поэтому про всякую попу, если только её не секли прямо сейчас, наверняка можно было сказать, что пороли её совсем недавно и очень скоро высекут ещё. То есть задницы драли здесь часто и с удовольствием, а вот до тюрьмы дело обычно не доходило.

Итак, в небольшой местной тюрьме было всего лишь несколько нарушителей закона, в виде исключения приговорённых к разным срокам тюремного заключения, а также такие вот бестолочи, которые "до особого распоряжения". Заключённые с энтузиазмом, подогреваемым хлыстами охранников, работали на благо общества и тюремной администрации. Парочка глупых туристов по крайней своей бестолковости оказалась совершенно не пригодна ни к какой, даже самой примитивной работе. В конце концов тюремное начальство махнуло на них рукой - но зато не забывало регулярно пороть. От сидячей жизни и дешёвой тюремной лапши бедолаг жутко разнесло и вскоре они стали местной достопримечательностью. Смеха ради надзиратели отобрали у них одежду и каждый раз, когда парочку голышом вытаскивали на тюремный дворик, за оградой собирались толпы зевак - поглазеть, как всю эту неописуемую красоту будут хлестать розгами. Во время порки парочка сильно возбуждалась и, как только процедура заканчивалась, то тут же, не сходя с места, бурно пыхтя, с сопением и кряхтением, на глазах у всех... эээ, ну, короче, это был просто цирк! В результате бывшие туристы смирились со своим положением и были даже благодарны судьбе за то, что им выпала главная роль в таком чудесном спектакле. В точности, как говорил один известный экономист - мы оставим вас без штанов, но зато все вы будете счастливы. Вот только про розги он почему-то ничего не сказал - ну да это дело поправимое.



Не, ну какие чудесные здесь места - и законы мудрые, и обычаи добрые, а уж народ-то до чего славный! Море тёплое, ласковое, песочек мелкий, пальмы пушистые, полиция всегда при параде, даже чиновники особо не вредничают. И пиво на удивление отличное - радовался дядюшка Чхи всякий раз, когда судьба заносила его в эти края. Но особенно тронула его сердце следующая история. Как-то раз, во время очередного всенародного праздника - яркого и пёстрого карнавала, случилось шествие, организованное местными женскими организациями. Почти все жительницы города выступили тогда в знак протеста против произвола властей. Дело в том, что за пару дней до этого были злостно нарушены права некоей гражданки, уличённой в переходе улицы на красный сигнал светофора. По закону такие мелкие проступки полагалось карать публичной поркой, но бедную нашу нарушительницу выпороли то ли не в том месте, то ли не в то время - короче, публики, глазевшей на её голую задницу, было до обидного мало. Никто после порки ягодички не потискал, не подшлёпнул ободряюще... Да хоть бы кто палец в попу сунул - и то бы ладно. Одна только добрая тётенька, горько рыдая, в попку поцеловала. Короче, непорядочек, натуральное нарушение прав. В результате в середину карнавала вклинилась здоровенная колонна женщин, возмущённых столь несправедливым отношением к своей товарке. Протестующие шли голышом, с нарисованными на ягодицах огромными красными губами, как бы целующими их задницы. Лица женщин закрывали яркие, роскошные маски - протест протестом, но всё же это был праздник, карнавал, так что одно другому не мешало. На тележках везли свежесрезанные розги, дабы каждый мог поддержать акцию и хорошенько отхлестать протестующих - солидарность с жертвой произвола по обычаю должна быть проявлена не только на словах, но и на задницах всех участниц демонстрации.



Дядюшка Чхи, очарованный прелестями демонстранток, проталкивался сквозь нарядную толпу к ним поближе, и тут неожиданно сверху раздался какой-то странный треск. Огромный праздничный дракон, сделанный из тончайшей цветной бумаги, свалился с крыши дома и с громким шуршанием накрыл часть толпы. Никто совершенно не пострадал - конструкция была крайне лёгкая, практически невесомая, но народ от неожиданности ломанулся в разные стороны. На следующий день, кстати, вся бригада, монтировавшее это украшение и недостаточно прочно его закрепившая, была безжалостно высечена на центральной городской площади. По старой доброй традиции вместе с провинившимися секли всех их жён и любовниц, как прошлых, так и настоящих, а заодно и будущих. Кстати, девушки сами дружно явились на экзекуцию, прямо-таки бегом прибежали - публично подставить под розги голую задницу всегда считалось делом чести, а вот уклоняться от экзекуции - наоборот, большим позором. Порка бригады, благодаря огромной собравшейся толпе, стихийно переросла в новый карнавал, продлившийся почти неделю, во время которого на радостях высекли чуть ли не полгорода, да ещё и по несколько раз. Вот ведь молодцы какие, аж зависть берёт!



Но это уже совсем другая история, а пока испуганная толпа внесла дядюшку Чхи прямо в середину голой колонны. С него со смехом стянули штаны, всячески облапали и тут случился страшный конфуз - до протестанток дошло, что этот бесстыжий человек был без карнавальной маски! И это во время праздника, прямо посреди карнавала! Какой позор, какое неуважение к обычаям! Несколько смягчало вину то, что дядюшка Чхи был явно не местный, но всё равно высекли его тогда знатно. И тут же добрые участницы карнавала надели на него роскошную маску, всю в разноцветных перьях и бисере! После порки дядюшка Чхи перезнакомился, обнимался и целовался чуть ли не со всеми голыми участницами протеста, потом его снова высекли, после - опять объятия и поцелуи, затем он сам кого-то порол... В общем, к концу дня дядюшка Чхи был абсолютно счастлив - и совершенно пьян от бесконечных объятий горячих, взмокших, исхлёстанных прутьями тел.

[Валеро]

Очень интересно закрученный сюжет, начало прям детективное, очень понравились отсылки к Ремарку, читая я достраивал продолжение и ожидал напряженный сюжет в примерном русле что дядюшка Чхи перед выходом на пенсию решит "прыгнуть в дамки" и реализовать некое особенно дерзкое и необычное "дело Века", которое принесет сверхприбыль. ))) Мир, в котором живёт главный герой, конечно прекрасен в своей тематической утопии. Картина, на которой якобы позировала Тян, кстати, офигенная, аристократичная белокожая японская дама, как такой нежный цветок на фоне других растений и цветов )) С Туристами, конечно, жестоко обошлись. В итоге, у дядушки Чхи классные получились приключения.

[Mih]

Не, Чхи сам ни в какие дамки не прыгает - там всем капитан рулит.
"Картина" с Тян - коллаж, пальмы были отдельно, девушка отдельно.
Общего сюжета, кстати нет - это несколько разношёрстных рассказиков-фантазий, плюс в начале какое-то объяснение, что за "рассказчик", откуда он взялся и как туда попал.
А туристы сначала в паре строк рассказика про Тян упоминались, а потом чего-то лишнее раздулось...

[Mih]

А туристы сначала в паре строк рассказика про Тян упоминались, а потом чего-то лишнее раздулось...

Кажется понял, как такое вышло. Видимо, всяческая гопота имеет свойство беспардонно занимать всё доступное пространство не только в реальной жизни, но и на бумаге. Вот эти туристы и раздулась аж на лишних четыре абзаца, совершенно безобразно и неоправданно. Виноват, конечно, автор - не уследил...