Про девку и бабу

[Mih]

Про девку и бабу

Жила-была в деревне девка - хорошая такая, славная - круглая, розовая. И наскучило ей та деревня хуже горькой редьки, да и в девках наша милочка засиделася. Даром, что рожа гладкая, щёки красные - а то и вовсе за старуху сошла бы, по местным-то обычаям. Шутка ли - уж сколько годочков кобыле-то, а всё в девках сидит, незамужняя. Разве что сиськи кверху торчат - да и то потому только, что брюхо подпирает круглое, барабаном надутое. Житьё-то в деревушке ентой сытное было, хоть и небогатое - картошечка от пуза там, капусточка, молочко парное с маслицем...

Да и как в девках не засидеться, когда нонече в той деревне парней с гулькин хрен, а кто есть - пьянь, да хрень бестолковая, было б за кого замуж идти. У самих ни кола, ни двора, всё пропито, только знай себе, девкам сиськи щипать норовят препохабнейшим образом. А ещё завернут юбку на голову - такие охальники! - и ладно бы, просто прелести девичьи лапали ручищами, хоть понятно было бы, да и, что греха таить, всё же слатенько, хоть оно и стыд-позорище - так ведь нет же, чего удумают - надерут самый срам злой крапивою, только слёзы из глаз брыжжут у бедной - а сами ржут по-жеребячьему, регочут, со смеху покатываются. Как заявится девка домой, от стыда рожа красная, от рёва горького опухшая - так тут её на лавку сразу же, кверху жопой толстою, многострадальною, и давай батюшка вожжами пороть или матушка драть хворостиною - за такое-то непотребство. Да ещё и отчитывают горемычную - мол, потому и в девках сидишь, кто ж тебя, такую бесстыжую, замуж-то возьмёт!

И пошла девка в город, с узелком, на телеге попутной, да на поезде поехала. Вышла с вагону на вокзале-станции, глаза таращит, головой ворочает - а вокруг всё бабы, хозяюшки привокзальные, встречают понаехавших - кто к себе на постой пустить за рублички, а кто и срамотой своей бабьей приторговывает. Тут какая-то баба наглая, мордастая, нашу девку манит так, подзывает пальчиком - та и пошла к ней, как завороженная. А баба девку за ухо хвать! - цепко так, больно, и не вырвешься - и знай себе, домой волокёт, говорит - у меня будешь жить, солнце красное!



А с вокзалом рядышком дома стоят-столпилися, старые, мрачные. Завела баба девку в подворотню, в тёмный дворик узонький, повела впотьмах по чорной узкой лестнице - наверх, наверх, к этажу самому последнему. Погремела ключами в темноте, дверь отворяючи - а за дверью кухня коммунальная. Прямо зала цельная, закопчённая, под потолком в пятнадцать свечей лампочка тусклая, в пару да в дыму конца-края той кухни-то и не видать. Плиты рядами вдоль стен, столики-шкафчики, кастрюли пыхтят-варятся, сковородки шкворчат-жарятся, бельё стираное с верёвок свисает, по мордам задевает, мокрое. А под потолком, в чаду да в копоти, висит морда страшная, что котёл круглая, краской крашеная, трубы к ней идут железные и глазищами вылупилась, щёлкает. На кухне народу - вся квартира вывалила, старухи старые шамкают, пищат дети малые, бабы - руки в боки, подолы подоткнувши, со своими мужиками лысыми, все стоят - на девку таращатся. И ещё прошмандовка, профурсетка какая-то откуда-то вылезла, бочком, бочком так, у стеночки - и тоже глаза вылупила.

Баба девку за ухо на середину кухни вытащила, да при всех-то ей юбку и задрала, и по жопище жирнющей, батюшкой с матушкой поротой-перепоротой, ладонью каак треснет! - только звон у всех в ушах, у девки аж искры из глаз от неожиданности, жопа трясётся-колышется - и поволокла девку дальше за ухо в свою комнатку. В комнатке кровать да комод, на комоде зеркальце круглое, с ножками и рожками. Много, говорит, за постой не возьму, коли будет у тебя денюжка какая-нибудь, а как нечем платить - так и то прощу, я добрая. Спать со мной будешь, кроватка у меня широкая, перина мягкая - вместе теплее.

А теперь давай, говорит, заголяйся милочка, скидавай свою юбку-платие да ложись-ка поперёк кровати кверху жопою - буду я тебя учить уму-разуму, коли ты до сих пор так и не научена - и ремень из комода тащит, толстый, кожаный, с железными колечками вокруг дырочек. Как, опять меня пороть, почему, за что?! - пищит девка, а сама уже стоит голая, и уж так ей жутко стало, под брюхом со страха горячо и мокро сделалось, а жопа-то аж чешется, уж очень хочется бедной глупой жопочке ремня городского отведать-попробовать. За что - ни за что, да может пока и правда не за что - говорит ей баба жырным таким, сладким голосом - да только для того тебе и жопа дадена, чтоб секли её да пороли, и всю жисть терпела бы жопонька твоя болезная всяческое наказание. Да тебе, я вижу, и самой понравится. Посмотри-ка, как слатенько - задрала баба юбку и тычет девке в нос своею голой задницей. А жопа у бабы широкая, как смерть бледная, колышется студенистая - и вся-вся-вся рубцами-шрамами покрытая.
- Ой, мамочки, кто ж вас так выпорол-то, тётенька?
- И-и, милашка, да кто ж меня только за всю жисть-то не высек, кто не выпорол, дай им бох здоровьичка! И солдаты, и матросы, и даже сам товарищ майор, и бабы на базаре, и мужики на вокзале, и сторож с дворником! Все, все, кому не лень было, родненькие. И ты тоже, милашка, подставляй всем жопоньку - тебя, молодуху, ещё и не так высекут, будешь ходить такая же красивая и ещё даже лучше!
Потемнело у девки в глазах от предчувствия, быть ей, глупой девке, вечно поротой - а что жить ей теперь до конца дней своих у старой ведьмы - так это девка бедная сразу нутром учуяла, как будто её на вокзале не баба какая, а сама судьба взяла за ухо. Да только в глазах темно, а сисечкам сладко, и пизда горит бесстыжая, как кипяточком ошпаренная. Поперек кровати девка на брюхо плюхнулась, жопу выпятила - ждёт ремня с нетерпением.

Так и прижилася девка в этом доме - хозяюшка и правда, добрая оказалась, да ещё какая заботливая - всегда накормит-напоит, в комоде своём порылася - одела-обула девку по-городскому - и все-все сгодились шмоточки, всё впору пришлось, благо обе-две одной комплекции оказалися, у обеих брюхо вывалено, сисястые-жопастые, только девка вся розовая-гладкая, а у бабы старой мяса все обвислые, дряблые да бледные. По ночам в кроватке спят голышом, обнимаются-милуются - а девка и не противится, думает - уж такие нонче в городе, видать, пошли порядки бесстыжие. Ну и ладненько, зато тёпленько.

Быстро девка в городе освоилась, нашла себе работёнку-заработок - вяжет-шьёт рукоделие всякое, да на базар, что за вокзалом сразу, продавать носит. Там встанет - девка видная, брюхо выпятит, сиськи наружу - толпа и собирается, кто мимо идёт, обязательно остановится. Мужики глазеют-таращатся, бабы ругмя ругают срамоту такую бесстыжую, а народ издали толпу как завидит - всяк подойдёт, чо дают поинтересуется. Глядишь, чего и купят из рукоделия, благо все изделия у девки ладные, добротные получаются - так и хватит хозяюшке за прожитьё отдать, да на пропитание. А то ещё и остаётся денежка - хорошо у девки дела пошли на том рынке-базарчике.

И со всеми-то у неё ладится! Коли бабы базарные, завистливые, её за сиськи дерут, пальцами своими корявыми больно-больно сосочки выкручивают - девка им не противится, подставляет сама бедные сисечки, благодарствует да кланяется чуть ли не в ноженьки - выказывает уважение. Менты заявятся, торговлю гонять незаконную или шпана местная с претензиями - девка им так тихонечко, то папирос пачку, заранее припасённую, то какой мелкой денежкой поделится, а сама скорчит рожицу, плачется - ох, дура я дура, виноватая - наказать меня надобно! Да и юбку на голову, брюхом на прилавок ближайший - жопой своей толстой, поротой всему рынку на обозрение. Ну, раз такой спектакль, отдерут девку голожопую по первое число ремнём или прутьями, да и отпустят с миром, и сами с базара уйдут довольные, в усы ухмыляючись. А торговки все выдохнут - фуф, пронесло, отвела беду - вот ведь девка какая пройдошистая! - да на радостях её же ещё раз и высекут - мол, за то, что тут голой жопой кверху торчит, бесстыжая деревенщина. А девка жопу убирать да юбку одёргивать и не спешит вовсе - знает-понимает, пусть уж лучше душу все отведут как следует, завсегда всего дешевле жопой драною заплатить обходится.

Вот только больно уж дома хозяйка девку дерёт не жалеючи. Так-то душа в душу живут, ни придирок никаких, ни ругани, только знай, угощают друг дружку чем бог послал вкусного, да милуются-обнимаются. А жопе девкиной всё равно завсегда достаётся, без причины, суда и следствия - то ремнём, лёжа на кроваточке, то и вовсе на кухне розгами - при всём честном народе на лавке посреди кухни сечёт девку голую. Сперва девке даже весело было, забавно - особливо, когда на кухне при всех голышом дерут, а потом вдруг обидно как-то стало - дома секли ни за что, ни про что, и вот нате - тут то же самое. Уехала в город, называется - а всё те же розги по той же жопе. А баба знай её лупцует, что козу сидорову, и вопросов задавать не велит.
Вот только высечет больно-пребольно, но не ругает, как батюшка с матушкой, а обнимет, прижмёт к себе крепко-накрепко и дышит тяжело с устатку, говорит слова ласковые. И уходит обида потихонечку, да таким теплом накрывает, счастием - что не надо больше девке никакой другой жизни, кроме как навсегда в старом доме этом, с милою хозяюшкой. А уж как жопе девкиной розги полюбилися - и сама понять теперь не может, чего раньше была недовольная.

Возлюбила девка всех, кто дерёт её, и милицию нашу доблестную, и шпану разбойную залихватскую. А уж бабы базарные - те и вовсе родные стали, и целуется с ними, и вовсю от души обнимается. На базар придёт - волокёт корзину с розгами - мол, секите меня, родненькие, окажите одолжение!
Помнит девка и батюшку с матушкою, наезжает к ним в деревню родную и гостинцы возит городские сладкие, да товару всякого, в хозяйстве полезного. На коленки бухается перед родненькими, просит поучить её вожжами да розгами - и вот что бы, говорит, мои родимые, я без Вашей дорогой науки-поучения делала!
Надо же - дивятся матушка с батюшкой - сплошь одни развраты в городе, кины с теятрами, папиросы фабричные да водочка казённая - а какая стала девка шёлковая!
А как встретит парней деревенских на улице, кто не помер ещё от змия зелёного - рада-радёшенька, зла не держит, в гости просится. Угощает казённой водочкой, с города привезённою, раздвигает толсты ноженьки - хошь, люби меня, миленький, коль ещё силёнки осталися, хочешь - жучь крапивою, а то и вовсе посеки хворостиною прелести мои девичьи мохнатые, срамные-губастые!
Надо же - дивятся пьяницы деревенские, кто не помер ещё от змия зелёного - сплошь одна культура в городе, кины с теятрами, папиросы фабричные да водочка казённая - а какая стала девка бесстыжая!
От всего сердечка девка всем, как может, угодить старается, всех от души порадовать.

Есть ещё мечта у нашей девоньки, сладкая, заветная. Хочет, хочет девка на место лобное, чтобы как во времена добрые, старинные, на дыбе пороли кнутом её голую, посреди толпы на площади, рвали сисечки и жопочку клещами, щипцами раскалёнными - всё любовь будет, всё счастие горячее! Так бы добрым палачам и целовала рученьки, кланялась бы в ноженьки!
Знает девка, что сидеть ей в аду голой жопой грешною в маслице кипящем на горячей сковородочке - и никак ей это будет не в наказание, одна радость только чистая, да счастие вечное! Любит девка уже заранее всех чертей и чертеняточек вместе с их чертовочками, что еёную жопу толстую за грехи будут драть, жарить-припекать да наказывать. Чует девка, что сидеть ей и в аду вместе с бабою, хозяюшкой её разлюбезною, на одной сковородочке, вместе им обеим всласть будет жариться, больно-больно жопочки припечёт сковородочка чугунная!
Размечталась девка, и уж как страшно ей, но и хочется до ужаса сесть на сковородочку - аж слюну пустила от счастия, да со страху-то тут же и описалась, прямо под себя обоссалася. Ох, как драли девку бесстыжую за такое непотребство всей квартирою - до сих пор жопа чешется!

А то ишь-панимашь, палача ей захотелось, красавчика, да ещё и на площадь голышом собралась, бесстыжая! С такой цацы и нашего Кольки-участкового будет предостаточно. Вот как всыпят ремнём по жопе в отделении - так сразу всё расхочется! Да что я тут распинаюсь, кто там побывал - сами, небось, знаете. Как вспомнишь, так снова жопа горит - это тебе не балаган с эшафотом.
Ещё и на сковородочку голой попой захотела с маслицем - тоже мне, барыня! Сковородка, она на кухне нужнее, это вам кто хошь скажет, даже Грета - уж на что дурочка-с-переулочка, и то у чертей в аду сковородку отняла.
А вот мы тебя розгами! Что, говоришь, попа болит, только с утра пороли? Ничего, ничего, это полезно, лишний раз высечь не грех. Да ты не реви, а давай, задирай-ка поживее платие, ничего с твоей попочкой драгоценной не сделается, всяко на пользу пойдёт. Ага, вот уже и самой хочется? Ну и молодец, вот и умничка! Вон какая красавица, сама потом скажешь спасибочки. Ну всё, всё, слёзки-сопельки вытерла, попу приготовила... Таак, а вот теперь держись как следует, деванька!
(за кадром раздаётся свист розог и истерический хохот обезумевшей от счастья девки)


Фрагмент картины Брейгеля Старшего "Безумная Грета".


А это - тот самый газовый счётчик на кухне под потолком, что так напугал нашу героиню - аж привиделось ей, будто бы глазищами он таращится, да зубами щёлкает.

------------------------------
Вот она, вот она!
Нашлась живьём, как есть девка из этого рассказа!